Из песни слова не выкинешь, а из памяти — воспоминания детства.
«Всё начинается с детства» — мы часто употребляем это выражение, когда оцениваем поступки людей. И действительно, детство во многом формирует в человеке его суть — характер, взаимоотношения с людьми, понимание происходящего. У каждого поколения — своё детство.
Есть поколение, объединённое понятием «Дети войны». В силу возраста мы не состояли в штурмовых ротах или в партизанских отрядах. Но она, война, коснулась нас, малолетних несмышлёнышей, через судьбы наших старших братьев и сестёр, отцов и матерей.
Мне было 4 года, когда началась война. Я с родителями жила в бараке в Краснопресненском районе Москвы. В то время это была окраина города. Остались в памяти обрывки разговоров взрослых, что в Москве паника и скоро придёт враг. Помню, мама принесла откуда-то еду, которую я видела впервые. Мясной вкус этой еды я запомнила навсегда!
Моего папу, Гусева Григория, мобилизовали в Красную Армию, а маму Прасковью — на трудовой фронт. А меня папа отвёз в село Павелец Рязанской области к бабушке и дедушке.
Помню избу под соломенной крышей, иконы в углу над обеденным столом, прялку с клубком шерсти, а в проёме двери — смутный образ уходящего отца. Этот образ я ношу в своей памяти до сих пор.
Однажды в избе поселились незнакомые люди, говорившие на непонятном языке. Почему-то захлопали крыльями и закричали куры во дворе. А потом эти люди внесли в избу двух кур с отрубленными головами и что-то лопотали, показывая бабушке на кур. Бабушка испуганно кивала головой и отнесла кур в чулан, где топилась печь…
Это была немецкая воинская часть, проходившая через нашу деревню и на некоторое время поселившаяся в избах. Так же неожиданно немцы покинули деревню и больше не появлялись.
А детство продолжалось. Народ выживал, а мы, дети, подрастали и вместе с близкими людьми жили нелёгкой деревенской жизнью. Помнится, набегавшись, я забегала в избу, открывала ящик обеденного стола в надежде найти кусочек хлеба, оставшегося от обеда. Но бабушка часто говорила: «Внученька, хлебушка нет!»
Каким лакомством казался луговой швей (щавель по-деревенски) и ещё какие-то сочные стебли, которые мы ели на корню!
А уж в разгар лета нашим кормильцем был лес, наш родной липяг¹! Сыроежки мы ели прямо в лесу, а другие грибы и ягоды несли домой для своих домашних.
Поблизости от нашей избы был сад семьи Савкиных, где росли несколько яблонь. Иногда бабушка давала яичко, чтобы обменять его на несколько яблочек-падалиц. Какое это было лакомство!
Когда скашивались хлеба, то на полях начиналась наша детская работа! Мы собирали с земли упавшие колоски и шелушили зёрна. Зёрна потом измельчались в ступе деревянным пестом. В каждой избе пекли хлеб из этой муки в русской печке. Особенно вкусными были тонкие блины-каравайцы из пшённой муки. Казалось, что вкуснее их, слаще, как говорили в деревне, нет ничего на свете.
Да, оно было босоногим и голодным наше военное детство! Но с какой теплотой и нежностью вспоминается оно!
Какую радость доставляли поношенные платьица, перешедшие от старших детей или сшитые из невзрачного ситчика. А уж если случалось «нечто» — счастью не было предела! Так однажды приехал на побывку дядя Ваня — брат отца, служивший где-то на Курилах. Он привёз мне в подарок почему-то небольшой зонтик. Это было целое событие! Ну как тут было усидеть в избе! Я с криком выскочила на улицу. Тут же собрались соседские ребята-однокашники. И я с восторгом отплясывала с зонтиком в руках в грязной луже, скопившейся от недавнего дождя.
Мы, дети, были свидетелями бед и потерь, которые переживала деревня. То и дело в деревне слышались рыдания, вопли, причитания. И бабушка говорила: «Вон кричит Нюрка Яшина. Видно, похоронку получила». И деревенские бабы собирались и вместе оплакивали невосполнимую потерю… А потерь было много! В родные избы не вернулось с фронта более сотни солдат…
Только в семье моей бабушки, Гусевой Александры, погибли три сына — мой отец Григорий и его братья — Пётр и Василий. И остались от них только похоронки, наша память и последнее письмо отца о том, что 18 декабря 1941 года получен приказ об отбытии на фронт. А через две недели, 2 января 1942 года отец погиб и был похоронен в деревне Долгуши Калининской области (теперь — Тверской).
В самом конце войны я пошла в школу, которая находилась почти в 3-х километрах от дома. Помню, иду по расхлябанной, деревенской дороге, за плечами — мешочек с чернильницей-непроливайкой, перьевой ручкой и тетрадкой. Но горда собой — иду в школу! На обочине дороги стоит дед с палкой и говорит мне вслед: «Учиться идёт!»
Учительница была для нас посланником Бога на земле. Её слово и авторитет были непререкаемы! Учителя были подвижниками, наши учителя военного времени. Многие из них так и остались в деревне, и мы были их детьми и семьёй.
Вот и конец войне! Деревня голодала… А в Москве по карточкам давали продукты работающим и иждивенцам, то есть детям. И в 1947 году мама привезла меня в Москву. И начались не менее тяжёлые годы и послевоенные московские детство и юность.
Мы, дети военного времени, рассказываем о нашем детстве для того, чтобы последующие поколения знали и помнили!
¹Липяг — липовая поросль, либо липовая роща или лес.
© Copyright: Тамара Малкина
Вот именно об этом мы вчера говорили школьникам — просите своих бабушек, дедушек, родителей — путь рассказывают и записывают свои воспоминания! Годы проходят, меняются эпохи, происходят какие-то исторические события… а потом многое ведь стирается из памяти и нужно успеть зафиксировать момент…
А такие воспоминания, которыми поделилась Тамара Григорьевна и вчера она их рассказывала школьникам — это личные, прочувстванные впечатления свидетеля таких событий, о которых нельзя забывать!