Соловей из Фирюзы. Проза А. Крохина

Парк Фирюза и речка Фирюзинка

Замечательного южного (или чаще его называют западным) соловья поймал я перед ущельем Фирюза, в одноименном парке, километрах в двадцати пяти от Ашхабада. Парк, размерами, примерно метров 150х600, заросший саксаульником, арчой, песчаной акацией и прочими южными кустарниками.
По центру, вдоль парка, протекает горная речушка Фирюзинка, которую, разбежавшись, можно перепрыгнуть.
На этой небольшой территории, очень плотно расселились соловьи. Одновременно слышно пение полсотни, а то и больше соловьев. Это место я приметил еще вчера.
Шел четвертый день нашего пребывания в Туркмении, четвертый день похода по горам, ущельям, лазанья по скалам. Изучали животный и растительный мир этого удивительного края.
Рано утром вышли на равнину. Справа гора заканчивалась небольшим крутым обрывом, который сплошь зарос ежевичником. Валентин решил пройти по краю этого обрывчика.
— Кобра, — заорал он и бросился бежать к краю обрыва. Змея соскользнула с края на поверхность густого ежевичника и исчезла в зарослях. Сколько Валентин не пытался проникнуть внутрь этой живого щита, плотная колючая стена оказалась непреодолимой преградой.

Кобра

Когда прошло возбуждение, связанное с неудачной попыткой поймать кобру, мы продолжили путь по равнине. Кобры в спокойном состоянии ничем не выделяются среди прочих змей, но в состоянии раздражения они поднимают переднюю часть туловища и раздувают шею. Капюшон является отличительной чертой этих змей. Окраска кобр большей частью невзрачная, в ней преобладают желтовато-коричневые и черно-бурые тона, но некоторые африканские виды могут иметь яркую окраску. Солнце, как всегда в этих краях, уже начало припекать.
Валентин длинной палочкой проверял наличие змей в норках, иногда ему удавалось обнаружить змею. Он с удвоенной энергией начинал ковырять и расширять своим шпателем входное отверстие норы, затем ловко, без всяких приспособлений хватал змею руками и отправлял ее в мешок. Ловил не только змей, но и различных насекомых, пауков, сколопендр, скорпионов.
Я подозревал, что его рюкзак изнутри был безразмерным. Валентин ухитрялся туда поместить, всю живность, которая представляла для него интерес. Многих насекомых отправлял в банку с хлороформом.

Любопытные животные Туркмении

Мы заметили двух верблюдов, которые паслись далеко от нас. Нам вдруг показалось, что мы их заинтересовали. Населенных пунктов поблизости не было и мы решили, на всякий случай, уйти от животных подальше. Мне сразу вспомнился фильм «Джельтмены удачи», и пену от плевка верблюда на лице главного героя фильма. Испытать на себе подобное «удовольствие» нам не хотелось.
Верблюды разгадали наш маневр и стали нас нагонять. Неизвестно, что было у них на уме. К счастью, мы заметили далеко впереди на дороге легковую машину с поднятым капотом.
Минут через десять запыхавшись, подбежали к машине. Верблюды тоже подбежали и остановились неподалеку. Хозяин машины возился с мотором. Увидев нас, выпрямился и закрыл капот.
— Можно с вами немного отъехать от этих чудовищ, — взмолились мы.
— Они вас не тронут, — заверил водитель, — хотите, отвезу вас подальше от этого места. Присаживайтесь.
Водитель завел машину, и мы поехали прочь. Километров через три мы вылезли из машины и дальше пошли пешком. Я вел дневник наблюдений, записывал интересные моменты наших приключений.
Мы слишком близко подошли к границе с Ираном и когда это поняли, то свернули сразу на дорогу по направлению к столице, мимо знаменитого курортного поселка. Нам очень не хотелось быть задержанными пограничниками.
Во второй половине дня мы шли по ущелью, к месту встречи с Валерой. Он должен был забрать нас и привезти в Ашхабад.
Центр ущелья Фирюза представляет собой узкий проход между двумя ровными, отвесными скалами приличной высоты. Вдоль ущелья проложена асфальтированная дорога. Отличное место для тренировки альпинистов. То, что альпинисты здесь часто тренируются, видно было по многочисленным табличкам из нержавеющей стали, закрепленными на скалах, с фамилиями, датами рождения и гибели.
— Мрачное место, — сказал Валентин, — и не только потому, что здесь погибло много людей.
Я с ним согласился. В этом месте ущелья бывает светло только пару часов, пока солнце стоит в зените, а в остальное время – пасмурно и прохладно. Даже пение пестро-каменного дрозда, прыгающего по вершине скалы с подружкой, показалось нам чересчур унылым и траурным. Мы прибавили шаг и вскоре вышли на более открытое пространство, где ярко светило солнце, пели соловьи — очень много соловьев.
Трели несколько отличались большим разнообразием колен, в сравнении с закавказскими и краснодарскими соловьями и я решил непременно поймать себе одного.
У обочины стояли легковые машины, а на полянках, около кустов, отдыхали люди, похоже целыми семьями. Был воскресный день. До встречи было еще более двух часов, и мы решили пока осмотреть небольшое урочище слева. Свернули в парк, перепрыгнули через речку Фирюзинку и вошли в урочище. Почти вся долина была завалена валунами, обильно заросших полынью, ковылем и цветущими растениями.
По левой стороне склон представлял собой сплошную осыпь из мелких камней. На одном из валунов пела черная каменка. Иногда она срывалась с места и яростно атаковала своего собрата, осмелившегося нарушить невидимую границу территории хозяина. Противник с позором капитулировал вверх по склону, а победитель, остановившись в воздухе, трепеща крыльями и опустив голову, с распущенным веером хвостом медленно планировал на свой излюбленный камень, по-видимому, служивший ему наблюдательным пунктом.

Беркут в полёте

Справа возвышались, обработанные ветровой эрозией скалы, в многочисленных нишах и порах гнездились хищные птицы и дикие голуби. Урочище заканчивалось тупиком – почти отвесной скалой, с вершины которой срывался беркут, распластав крылья, делал широкий круг по периметру урочища и опять садился на выступ.
Эту процедуру он проделывал несколько раз. Ухитрялся ни разу не взмахнуть крыльями, а умело используя восходящие потоки, еще и набирать высоту. Двигалась одна голова и широко распущенный хвост. Этот крупный орел мне был хорошо знаком.
Я сразу вспомнил, как в Азербайджане, летел на планере над Муганской степью, на высоте около тысячи метров, в сторону Агдама, города, знаменитого своим вином.

Грязевой вулкан

Справа – горная гряда, вижу множество грязевых вулканов. Слева, на горизонте, сквозь дымку просматривалась извилистая лента реки Куры. Впереди слева, на той же высоте, заметил беркута, который описывал широкие круги в восходящем потоке.
Я приблизился к нему, и мы вместе, описывая спирали, поднялись на высоту более трех тысяч метров. Расстояние между нами во время набора высоты, было не более десяти метров. Беркут во время совместного полета сохранял полное спокойствие. Иногда поворачивал голову в мою сторону, пристально смотрел на меня своими темными глазами. Что у него было на уме? Я не знаю.
Пока набирали высоту, ветром нас отнесло далеко, в сторону Куры и мне надо было возвращаться. Я качнул орлу крыльями на прощанье и взял курс на свой аэродром. Справа хорошо просматривались два города, Али-Байрамлы и Аджикабул. Мои былые воспоминания нарушили непрерывные квохтания кекликов. Кеклик – это горная куропатка.

Чёрная каменка

— Наверное выводок, – подумал я.
Голоса кекликов раздавались совсем рядом, и я побежал на голос в надежде увидеть этих красивых птиц с птенцами. Когда добежал до того места, откуда, побежал на голос, откуда, как мне казалось, слышал голоса, их там их не оказалось. А квохтанье раздавались уже в другом месте. Я снова побежал, но получил тот же результат. Мистика какая-то.
Скоро бросил попытки обнаружить семейство невидимку и присоединился к Валентину, который успел поймать каменку, почти всю черную, с белым надхвостьем. Песня черной каменки похожа по тональности на песню каменки плешанки, но, репертуар намного беднее и короче. Надо было возвращаться к дороге. Валера ожидал нас на обочине, у машины.

Кеклик

В Ашхабаде мы рассадили свой улов по клеткам, переноскам и мешкам. Только в квартире я увидел себя в зеркале и пришел в ужас. Лицо, уши и плечи были красными и в лохмотьях от слезающей кожи. Ванна, мыло и кефир немного привели мою физиономию в порядок, а кекликов я все же увидел в этот вечер.
Валерий пригласил нас на дружеский ужин к своей теще. Там, во дворике, в большом вольере состоялось мое знакомство с неуловимыми горными куропатками — кекликами.
Во дворике собственного дома тещи, Валера построил и оборудовал две вольеры, в которых находились кеклики, улары, перепела и множество других птиц. Висели дуплянки, в которых гнездились рисовки, различные амадины и астрильды.
— Хочешь? Бери кеклика в Москву, предложил Валера. Могу предложить пару рисовок, самку природного окраса и чисто белого самца. Птенцы по большей части будут белые.
От кекликов я отказался, все-таки крупные птицы, а вот пару рисовок взял. Действительно, в дальнейшем, из четырех птенцов два оказывались чистого белого цвета.

Ущелье Фирюза

На следующее утро я приехал к ущелью на рейсовом автобусе. Соловьи азартно пели, иногда делали паузы, прислушивались к трелям соседей и с новой силой вплетались в общий хор.
Целый день ходил вдоль и поперек парка, прислушивался к пению каждого соловья: к построению песни, высоте звука, тембру. Затем сравнивал свои ощущения к целостному восприятию всей песни. Выбрать было тяжело, так как отлично поющих соловьев было несколько. Наконец, выбрал одного. Соловей попался очень спокойный, хорошо перенес перелет до Москвы.
В Ашхабаде мы случайно встретили двух знакомых ребят из Москвы, которые пришли с Каракумов с неплохим уловом различных рептилий.
Валентин тут же раздумал возвращаться в Москву и остался в Ашхабаде. Решил еще несколько дней походить по пустыне и половить мелких ящериц, змей и молодых варанов. Со мной в Москву отправил свой чемодан с рептилиями, ядовитыми и не ядовитыми насекомыми, пресноводными крабами, я передал через два дня после прилета жене Валентина. Она приехала за чемоданом вместе со своим сыном, а я был доволен, что избавился, наконец, от такой обузы и ответственности.
Но это было потом, а пока я, загруженный чемоданом, рюкзаком и большой переноской с пойманными птицами, добрался по Москве от аэропорта Домодедово до Савеловского вокзала. Подошел к платформе и еще успел увидеть красные огоньки последней уходящей электрички.
Что делать? Вокзал на реконструкции, а апрельские ночи в Москве — это не теплые ночи в Ашхабаде. Дул холодный северный ветер. Стал замерзать. До первого электропоезда было около пяти часов, и я поплелся к двум пассажирским вагонам, служившим как залы ожидания и для ночлега опоздавшим пассажирам. Нашёл свободное нижнее место, поставил чемодан на самую верхнюю полку, а рюкзак и переноску с птицами поместил под столик, а сам свернулся «калачиком» и уже намеревался заснуть.
Через несколько минут в чемодане началось движение, сопровождавшееся стуком, шумом от трения чешуек ящериц и змей о стенки пакетов и шипением. В переноске шарахнулись птицы. Ближайшие пассажиры приподнимались со своих мест с вопросами:
— А что это такое? Что случилось?
Пришлось срочно ретироваться. Я вышел к привокзальной площади и еле уговорил водителя «такси» отвести меня домой в подмосковный городок. Через час был уже дома. Утром птиц рассадил по клеткам на веранде, а накрытую, белым простынным материалом, клетку с соловьем поставил на сервант в гостиной.
Не прошло и пару дней, как он уже радовал меня и мою семью своими трелями. С каждым днем распевался все громче и громче. Я потихонечку начал приоткрывать клетку и уже скоро соловей перестал бояться и пел в присутствии всех моих близких. Как-то, в середине мая, утром, полулёжа в кресле, напротив соловья, я приготовился слушать пение своего южного солиста.
Мой младший сын, тогда ученик четвертого класса, сидел за столом и готовил уроки. Клетка с соловьем находилась у него сзади, над головой, на расстоянии менее метра.
Соловей прыгал по жердочкам, спрыгнул на дно, затем опять уселся на жердочку и начал кряхтеть. Подумал немного, очень быстро и ловко из-под крыла лапой почесал себе затылок и вскоре запел. Начало песни — пятикратный свист, с тихого, легкого до мощного свиста, с ходу переходящий в короткий раскат. Почти без пауз защелкал и засвистал. Разнообразные свисты и дудки следовали один за другим. Мощные трели пронзали все пространство нашей небольшой квартиры, тело и мозг. Звуковые волны, рожденные в маленьком горлышке, поражали красотою звуков «туркменского Лемешева», завораживали. Я сидел, расслабившись, прикрыл глаза, и наслаждался его сочным пением.
Пел он долго, минут двадцать, а может и долее. Различить, где заканчивается одна песня и начинается другая, можно было только по пятикратному нарастающему, подъемному свисту. Одно колено следовало за другим, между исполняемыми коленами соловей умудрялся вставлять различные короткие дроби и мелодичные свистовые трели. Строфы исполнялись почти в непрерывном темпе. Закончив петь, спрыгнул к кормушке и занялся мучными червями. Я спросил у сына:
— Ну как Сережа? Понравилась ли тебе песня соловья?
Ответ его сразил меня наповал:
— А что? Он разве пел?
Я еще долго сидел с отвисшей челюстью. Что это? Шутка, или настолько он был занят выполнением школьных заданий и не слышал пения? А может от того, что мои дети родились и выросли в окружении птиц и настолько адаптировались к пению пернатых солистов, что их просто не слышат и не замечают? Сыну уже 39 лет, у него самого двое детей, а я иногда напоминаю ему этот эпизод, он улыбается, а внуки заливаются смехом

© Copyright: Александр Крохин