Рада представить произведение московского писателя Анатолия Завгороднего. Я познакомилась с Анатолием Ивановичем и его произведениями во время паломнической поездки «Святыни Псковской земли».
Рассказ «Брызги шампанского» публикуется на нашем сайте с любезного разрешения автора.
Е. Постоева
БРЫЗГИ ШАМПАНСКОГО
Героическим женщинам-жёнам советских
и российских офицеров посвящается
Подниматься не хотелось. Всё тело ныло. Собственно, это было уже давно её обычное состояние. Ушло из жизни дело, ушла и необходимость перебарывать себя. Невостребованность давила на мозг. Когда приезжали дети, внуки, правнуки, она снова «летала». Смешно сказать это о человеке, который с трудом передвигался, но в душе она «летала». Старалась что-то вкусное приготовить, что-то интересное рассказать. Но такие посещения были редки. Чаще ей через кого-то передавались только продукты. А ей и есть-то не хотелось. Так, заставляла себя.
Когда был жив муж, они вместе «ковырялись» в садике и огороде, много общались. За более чем полувек совместной жизни «притёрлись» друг к другу. Понимали друг друга с полуслова, полувзгляда. И время интересно проходило, и болезни не так донимали, и их одиночество и заброшенность посёлка как-то не ощущались.
Когда-то этот посёлок в сосновом лесу в ближнем Подмосковье был выбран для загородного отдых высшего командного состава Минобороны России. Как тогда здесь было интересно! Как весело! Какие люди съезжались сюда! Ведь каждый житель посёлка был живой легендой страны и её Вооружённых Сил.
Не осталось больше никого. Все ушли в «лучший мир». Дети имущество распродали, предпочитая на вырученные деньги жить в Москве. Новые владельцы (как правило, это были богатые коммерсанты и высокооплачиваемые работники шоу-бизнеса) здесь тоже не жили. Так, наезжали иногда, «не смешиваясь» с прежними поселенцами. Посёлок ветшал, зарастал травой и деревьями. И всё больше «немел». Тихо было в нём. Днями и неделями здесь можно было никого не увидеть.
Пока был жив муж, это как-то не ощущалось. А когда осталась одна, больно било по сознанию. «Что-то ты зажилась!» — Говорила она сама себе. И всё-таки выходила за ворота, долго сидела на лавочке, надеясь кого-то увидеть, пообщаться, а то и просто сидела, созерцая траву, цветы, деревья, облака. Как-то занимала своё время.
Вот и сегодня она заставила-таки себя выйти из дома, и, вот счастье, сразу увидела нового человека. «Чужак»,- сразу определила она, не из новых владельцев загородной недвижимости. Он шёл по улице, внимательно всматриваясь в дома, как будто что-то разыскивал или пытался узнать. Благородная внешность и осанка выдавали в нём офицера.
— Вы кого-то или что-то ищете? – Спросила она, когда незнакомец поравнялся с ней.
— Да, ищу. – Ответил он. – Я здесь бывал много раз около двадцати лет назад. Знал многих обитателей посёлка. Сейчас нахожусь на излечении в госпитале по соседству и захотелось навестить прошлое. Но мне никто на звонки в ворота не отвечает.
— А Вы кого хотели увидеть? – Спросила она.
— Генерала армии (такого-то).
— Умер несколько лет назад.
— А его жена?
— Умерла вскоре после него. Очень его любила, и без него не смогла, как-то быстро «сгорела».
— Маршал (такой-то)?
— Умер, а его дом, слышала, купил известный певец, но здесь он не живёт.
— Генерал армии (такой-то)?
— Умер.
— Генерал армии (такой-то)?
— Умер.
Он ещё спросил о нескольких военачальниках, проживавших ранее здесь. Ответ был тот же.
— Да Вы не спрашивайте дальше. Все умерли. Я одна из той «команды» осталась. – Прервала она его расспросы.
— Прямо, как в стихотворении Георгия Иванова, с грустью произнёс он, и процитировал:
Всё чаще эти объявленья:
Однополчане и семья
Вновь выражают сожаленье…
Сегодня ты, а завтра я.
Мы вымираем по порядку.
Кто поутру, кто вечерком.
И на кладбищенскую грядку
Ложимся, ровненько, рядком.
Невероятно до смешного:
Был целый мир – и нет его.
Вдруг – ни похода ледяного,
Ни капитана Иванова,
Ну, абсолютно ничего.
— Да, целый мир ушёл с ними! – Подытожил незнакомец. – А я рассчитывал, хоть кого-то, ещё увидеть.
Незнакомец начинал ей нравиться.
— А Вы генерала (такого-то) знали? – Спросила она. – Что о нём можете сказать?
— Знал. Не близко, но знал. Встречались. Очень достойный человек и талантливый военачальник.
— Это был мой муж! – С гордостью произнесла она. И не удержалась от жалобы на судьбу. – Потерялась я без него. Особенно тяжело по ночам без сна. И чего меня Бог не забирает к себе?!
— Видимо потому, что Бог Вам ещё не всё, что Вы заслуживаете, отдал!
— Что это ещё он мне может дать?! – Искренне удивилась она.
— Что-то по Вашим заслугам: светлое, хорошее…
— Какие ещё у меня могут быть заслуги?! – Ей показалось, что над ней издеваются. – Была домработницей у большого человека. И что?
— А Вы напрасно иронизируете! — Не принял он её тона. – Быть даже домработницей у такого человека – очень и очень много! Достойно, почётно, значимо! А Вы, кроме того, были матерью его детей и верной подругой на всём его нелёгком военном пути. И в его большой звезде на погонах, уверен, не меньше половины Вашего: трудов, бессонных ночей, нервных перегрузок, ответственности, героизма, наконец.
— Тоже мне скажете – героизма! – Потупилась она, польщённая, впрочем, этими словами.
— Я знаю жизненный путь Вашего мужа. Там было место всему. В том числе, и героизму. А Вы ведь всё время были рядом. Как же это могло Вас миновать?! Забыли, что ли?! Не придавали значения?! Это так похоже на русского человека, в данном случае на русскую женщину! А я считаю, что долги надо отдавать, и заявляю, что Вы, вместе с мужем, и Герой Советского Союза, и Герой России.
Она давно ничего подобного не слышала, и сама не говорила себе такого. Слова незнакомца проникали в душу, поднимали настроение.
— Вот Вы сказали, что Вам тяжело ночью без сна. – Продолжал он. – А Вы, как ленинградская девочка, коротавшая тяжёлые, длинные, холодные, голодные, тёмные блокадные ночи за воспоминанием прочитанных ранее книг, вспоминайте книгу своей жизни. Поможет, увидите. Там найдётся такое!
Ему было пора к обеду в госпитале. Она не удерживала. Её саму потянуло в дом к фотографиям, воспоминаниям. Раздеребил душу незнакомец!
Фотографий было много. Любил её муж всё фиксировать, как он говорил, «запоминать». Они были собраны в альбомы. С первого из них она и начала вспоминать свою жизнь, даже не притронувшись к обеду.
Память, как в калейдоскопе, начала разворачивать одну за другой цветные картинки воспоминаний.
Вот она в скромном ситцевом платьице на каком-то мероприятии в Доме офицеров областного центра. Их, студенток педагогического института пригласили сюда выступить перед офицерами и курсантами военных училищ. Здесь и состоялось их с Николаем знакомство. Высокий, стройный, обаятельный, он сразу понравился ей. Потом были встречи на других аналогичных мероприятиях, редкие свидания и активная переписка. Незадолго до окончания им военного училища они поженились, и он увёз её с собой в свой первый гарнизон. Пединститут ей пришлось бросить. Она его уже так и не закончит. Муж систематически учился, окончил две академии. Её же «служба» такой возможности не давала. «Служба дни и ночи», как пелось в популярной тогда песне. Она не роптала. Знала, на что шла. А успехи мужа воспринимала, как собственные.
Их первым гарнизоном было богом забытое место в Туркестанском военном округе. Им предложили комнату в каком-то ветхом, продуваемом всеми ветрами сборно-щитовом доме ещё, наверное, тридцатых годов, где, казалось, не только каждое слово, а даже шёпот были слышны соседям. Общие кухня и умывальник в конце коридора, а туалет вообще на улице. Ну, как мог муж отдохнуть после службы в таких условиях?! Она «прочесала» селение при гарнизоне, нашла не то сарай, не то курятник, который им согласились сдать внаём. Выскребла и выдраила в нём всё, и теперь у них был свой дом, где было уютно и покойно. Её стараниями муж всегда был накормлен, его одежда выстирана и выглажена, а сапоги блестели, как зеркало. Он даже внешне выделялся среди других офицеров, и она этим гордилась.
Свою первую квартиру в стандартном панельном пятиэтажном доме они получат, лишь, когда у них будет двое детей, в другом богом забытом месте – в Забайкалье.
Но дальше, дальше несётся память. Маленькая фотография напомнила ей об одной значимой для них поездке. Уже когда муж был капитаном, им за хорошую службу выделили путёвки в санаторий «Рижское взморье» в посёлке Лиелупе (латыши говорили «Лелупе») города Юрмала Латвийской ССР. После их среднеазиатских песков, верблюдов, да шаров курая (перекати-поля), несущихся под вой ветра по пустыне, это была сказка. Персонал санатория был вышколен, предупредителен, говорил вежливо и очень тихо. И это после их узбеков и туркмен было необычно и, по своему, экзотично. Время было межсезонное, март месяц. Ни лыж, ни моря, поэтому всё свободное время они проводили в Риге. Кроме своего областного центра, да городов в Туркмении, они до сих пор ничего подобного не видели. Как дикуши глазели на старинные здания, соборы, бродили по старинным узким улочкам. Восторгались, старались, как можно больше увидеть. Ни он, ни она не могли предположить, что когда-то он будет командовать войсками этого округа (Прибалтийского). Да и не только этого.
Следующая картинка. Забайкалье. Здесь они задержались надолго. Муж стал здесь и командиром батальона, и командиром полка, и заместителем командира дивизии. Кочевали по гарнизонам, и везде именно ей приходилось налаживать жизнь. Муж всё время был на службе: учения, смотры, освоение новых видов вооружения… Приходил домой никакой. И приводила его в чувство, вдыхала в него новую жизнь семья. Сын с обожанием и восторгом смотрел на отца, расспрашивая о службе. А дочка просто влазила на него и, как альпинист или скалолаз, отрабатывала приёмы восхождения. Отец только глуповато улыбался и боялся пошевелиться.
— Что бы я без вас делал?! – часто говорил он.
А дети часто болели. Их надо было лечить. Надо было решать кучу других проблем (одеть, накормить, убрать, постирать, погладить), следить за их учёбой. Ей болеть было нельзя. Всё бы встало. Заменить её было не кем. И она это понимала.
В самом начале 1969 года их перевели на Дальний Восток в Приморский край. Муж принял командование одним из соединений аккурат у очередной горячей точки на советско-китайской границе (остров Даманский на реке Уссури). Китайцы здесь «прощупывали» готовность нашей страны дать решительный отпор на их поползновения. Это для них была своеобразная лакмусовая бумага. И пока она обнадёживала их. Решимости с нашей стороны не просматривалось. В результате постоянных провокаций превосходящих сил противника, наши пограничники гибли, не получая помощи от войск. В «верхах» боялись усиления конфронтации с Китаем, полагали, что решительный отпор может вывести конфликт на новый уровень и приведёт к масштабной войне. Поэтому рекомендовали «не поддаваться на провокации», словно забыли, чем закончилась такая тактика перед началом Великой Отечественной войны с Германией.
Николай же понимал: не прижги сейчас эту заразу, пока она не разрослась, быть большой войне. А учитывая немерянные мобилизационные ресурсы противника, сдержать его натиск вряд ли удастся – трупами забросают. И он не понимал, как эта простая мысль не приходит в голову там, наверху.
И этот остров противником был выбран в качестве места для провокаций не случайно. В непосредственной близости от границы в этом месте проходила железная дорога, соединяющая Приморье с остальной территорией СССР. Переправься китайцы через Уссури и перекрой эту трассу, Владивосток будет отрезан.
Поэтому, когда поступила информация о том, что численность солдат противника на острове составляет уже несколько тысяч военнослужащих (по-существу, дивизия), и противник стал подтягивать туда тяжёлое вооружение, он тут же без санкции руководства распорядился нанести по острову (нашей территории, захваченной противником) массированный удар только что поступившими в войска реактивными системами залпового огня «Град», тогда ещё сверхсекретными.
Эффект был потрясающий. На острове не осталось ни одной живой души, ни одной единицы техники. Китайцы опешили. Новых войск для захвата острова они больше не направляли. И их провокации прекратились.
А советское руководство решительного советского офицера от командования соединением отстранило. Его ожидали суд и разжалование. Ждали реакции китайцев. На этот случай был определён и виновный.
На партийном судилище он бросил своим оппонентам, обозвавшим его «разжигателем войны»:
— Да я как раз большую войну предотвратил. Вы не знаете менталитет противника. На Востоке уважают силу и решительность. Больше они не сунутся. Никогда!
Правота его слов потом подтвердилась. Этот остров мы им уступили. И много ещё чего уступили. Но всё это китайцы «выторговывали» на переговорах. Попыток отобрать это вооружённой силой больше не было.
Но это стало ясным много позднее. А пока несколько недель Николай ждал решения своей участи. Дорого стоили они, эти недели, всей их семье. Полина тогда впервые у себя в волосах обнаружила седину. Да и муж тоже. Мужу она сказала: «Что бы с тобой ни случилось, куда бы тебя не сослали, мы с тобой!» Такая поддержка дорогого стоила, тем более что кое-кто из сослуживцев, не дожидаясь решения вопроса, на всякий случай, общение с ним прекратил.
А закончилось всё самым неожиданным образом.
В «верху», наконец, поняли, что нанесённый на Даманском решительный удар отрезвил Китай. Что не только масштабной войны, но и новых провокаций в их стороны больше не последует. Что только так давно надо было поступить. Тогда и жертв с нашей стороны было бы меньше.
Решительному командиру присвоили звание Герой Советского Союза и, как перспективного военачальника, направили на учёбу в Академию в Москву.
Николаю эту новость сообщили по телефону. Его эмоциональная сфера за время ожидания решения настолько выгорела, что он не проявил никаких эмоций по поводу услышанного. Он так и остался стоять с телефонной трубкой в руках.
Полина, не зная, что сообщили мужу, и, ожидая самого худшего, молча, подошла к нему, прижалась к его груди, да так и стояла, пока он не сообщил ей новость.
Не удивительно, в этом свете, что все свои дальнейшие успехи по службе он «намертво» соединял со своей женой. Она помнит, как, много лет спустя, он кричал ей в телефонную трубку: «Полинка, нам генерала армии присвоили!»
Годы учёбы её мужа в Академии запомнились как годы безмятежного счастья. Никогда ещё он так много времени не проводил с семьёй. Они его видели каждый день! Все выходные и праздничные дни они были вместе. С военной дотошностью он составил план «постижения» столицы. И где они только за это время не побывали!
И ещё одна страсть пробудилась в Николае. Он как будто заново влюбился в неё. Появилась возможность красиво одеть её (в то время повального дефицита купить что-то красивое можно было, пожалуй, только в Москве), и он наряжал её, как новогоднюю ёлку. А потом в театре ли, на концерте ревниво ловил обращённые на жену взгляды других мужчин. На неё, действительно, засматривались.
— Дурачок! – успокаивала она мужа. – Мне, кроме тебя, никто не нужен! Полонил ты мою душу. И, кстати, твои костюмы меня несколько сбивают с толку. Для меня ты привычнее и роднее в «нашей», военной, форме одежды.
После Академии был целый ряд их перемещений по службе. Всё вверх и вверх. Встречи со значительными и значимыми людьми, вплоть до высшего руководства страны.
Память один за другим меняет «кадры хроники», а им конца нет. Уже давно прошло время ужина (а она и не обедала), но она и не думала прерывать своих воспоминаний. Как будто кто-то подсказывал ей, что надо торопиться, что время сокращается подобно шагреневой коже, что на счету уже не часы, а минуты и секунды. И ещё: она поражалась своей памяти. Думала, что забыла, а вот, оказывается, нет. До мелких деталей, до оттенков красок всё вспоминается.
Вот так грозно выплыла откуда-то из тёмных отсеков памяти, как из дальнего угла чулана, усиленно впихиваемая туда Чечня.
Муж сам напросился туда в качестве какого-то координатора. Сын с невесткой служили там. Муж хотел быть рядом, чтобы своим опытом помочь избежать там потерь или сделать их минимальными. Кто тогда знал, во что всё выльется, как всё развернётся? Да и не он один (он как раз в самой малой степени) определял общую ситуацию там. Много неправильных решений было принято высшим руководством страны, а расхлёбывать пришлось, как всегда, военным.
Она вспомнила, как муж, озабоченный, приехал в их особняк и привёз автомат и три рожка с патронами к нему.
— Полинка! Ты только сохраняй спокойствие. Я должен тебе это сказать. Поступили разведданные, что этой ночью деструктивные элементы планируют захватить военные городки и объекты армейской инфраструктуры на территории республики. Какое-то третье чувство подсказывает мне, что они могут попытаться захватить тебя и внуков (сын привёз детей к ним, полагая, что здесь им будет безопаснее) и использовать это обстоятельство для диктата своих условий. Ты извини, но ни одного солдата выделить тебе для охраны не могу. И вывезти вас куда-то ни времени, ни возможности уже нет. Я попросил старшего на ближайшем блокпосту прийти на помощь, если вдруг боевики сунутся сюда. Ты только дай знать, открой стрельбу.
— Да ты что, Коля! Я ведь и стрелять-то не умею! А внуки как же?! Их куда?!
— Внуков помести на ночь в угловую кладовую без окон. Придумай что-нибудь. Ну, учения со стрельбой, например,… чтобы не испугались. А стрелять? Да всё очень просто: подсоединяешь магазин, снимаешь автомат с предохранителя, передёргиваешь затвор, берёшь цель на мушку и плавно нажимаешь на спусковой крючок.
Он продемонстрировал.
— Тут важно другое. – Продолжал он. – Нельзя подпустить их на расстояние броска гранаты. Вот смотри: они, скорее всего, придут сюда вот по той аллее. Так вот, как только они поравняются с тем высоким деревом примерно в ста метрах, открывай огонь и жди помощи. Она придёт… Да не понадобится всё это! Ничего не будет! — Добавил он, пытаясь скорее убедить самого себя.
Но она знала, что чутьё ещё никогда не обманывало её мужа, а правильная оценка ситуации была его сильной стороной с «лейтенантских погон». Поэтому, как только начало темнеть, она уложила детей в чулане, сказав, что будут учения, возможно, со стрельбой, чтобы они ни о чём не беспокоились и спали. Всё необходимое она им оставляет здесь же.
Затем она забаррикадировала двери в чулан, чтобы дети вдруг не вышли сами, а она, не зажигая огня, пристроилась у окна, которое выходило прямо на указанное мужем направление. Ей предстояла ночь без сна.
Предчувствие мужа не обмануло. Они появились в предрассветных сумерках и именно с того направления, которое указал муж. Было их человек шесть. Шли, озираясь по сторонам, вооружённые. Она попыталась прицелиться, как учил муж, и, как только незваные гости достигли отмеченного мужем рубежа, нажала на спусковой крючок. Всё, как учил муж, только вот стрелок она была неважный. Выпустила весь рожок и вряд ли кого-то поразила. Нападавшие бросились врассыпную, залегли, и тут же открыли по её окну ответный огонь. Вот они стреляли метко. Стекла и щепки от окна полетели во все стороны. Она успела сползти на пол, переползла к другому окну, перезарядила рожок и вновь открыла огонь. Теперь нападавшие били по обоим окнам, не давая ей подняться или даже выглянуть. О том, чтобы не подпустить их на расстояние броска гранаты, речи уже не шло.
Она прижалась спиной к стене напротив входной двери. Подтянула к себе кресло (будто оно могло защитить её от пуль и осколков), перезарядила автомат и стала ждать, чтобы поразить первого, кто сунется в комнату. Проснулись внуки и стали спрашивать из-за забаррикадированной двери, что происходит. Стараясь говорить ровным, спокойным голосом, она напомнила им об «учениях»:
— Ничего, мои лапоньки. Учения же идут! Я ж вас предупреждала. Постарайтесь уснуть.
Никаких мыслей не было. Кроме одной: «Всажу весь рожок в того, кто первый ворвётся, а дальше – что Бог пошлёт».
Он послал раньше. Снаружи в «стрёкот» автоматов вдруг влился «голос» пулемёта и рёв двигателя. Обстрел окон прекратился. Она смогла выглянуть в окно. По аллее к их дому мчался бронетранспортёр, поливая огнём пространство по обе стороны аллеи. А потом в дверь постучали:
— Полина Петровна! Вы живы? Мы их уничтожили. Открывайте.
Это был командир взвода охраны Ваня Кравцов. Она открыла дверь и повисла на нём. Силы оставили её.
Ваня погиб там же, в Чечне, подорвавшись на мине. И сколько их, таких хороших парней, погибло там из-за глупости политиков.
Она плакала навзрыд. Слёзы «рекой» текли по её лицу, и она их не вытирала. Перед ней проходили один за другим погибшие там, ставшие близкими в тяжёлой обстановке, люди. С каждым из них она вновь прощалась и благодарила за службу, помощь, спасение. Сердце бешено колотилось. В висках пульсировала мысль: успеть досмотреть, успеть досмотреть, успеть досмотреть, всех вспомнить, всем воздать благодарность.
И вот заключительный аккорд, последний кадр – их дачный посёлок двадцати с лишним лет назад. Известные всей стране военачальники. Каждый величина. Какая у посёлка тогда была мощная энергетика от них! Как они весело проводили время!
Она вспомнила свой юбилей отмеченный здесь тогда. Столы (их было очень много, муж одолжил где-то в столовой) были установлены прямо на улице. Пришли, наверное, все обитатели посёлка – несколько десятков человек. Было море цветов. А сколько тёплых слов ей было сказано! Но больше всего ей запомнился момент, когда по сигналу мужа на всём протяжении столов одновременно открыли бутылки с шампанским. И оно брызнуло на солнце жёлтым, золотистым, розовым, бардовым, фиолетовым в зависимости от вида игристого напитка, как праздничный фейерверк. «Как салют в мою честь!» — Подумала она тогда…
На этом счастливом моменте она и уснула, утомлённая воспоминаниями, и со счастливой улыбкой на заплаканном лице. С нею она во сне и отошла в мир иной. Брызги шампанского были последним, что она увидела, завершив просмотр своей жизни. Оказалось, что жизнь её, и вправду, была и яркой, и насыщенной. И, прав был незнакомец, Бог щедро вознаградил её своей милостью.
© Copyright: Анатолий Завгородний
Очень понравился рассказ, спасибо!/
Хороший рассказ👍🌹❗