#Дети Войны. К годовщине начала блокады Ленинграда. Проза Ю. Петрова

ЗА ТРИ НЕДЕЛИ ДО БЛОКАДЫ ЛЕНИНГРАДА
В конце августа 1941 года мы уже знали, что такое война. Над посёлком Невдубстрой, в котором мы жили и который сплошь состоял из деревянных бараков, уже летали немецкие самолёты и бросали фугасные бомбы. Целью бомбёжек была площадь с торговыми рядами, где находились продовольственные магазины и торговые ряды. Я видел, как от самолётов отделялись небольшие продолговатые детали, которые, ударяясь о землю, взрывались и наводили панику на людей, находящихся на базарной площади. В этот период времени была ранена в бедро девочка из нашего барака Лена Лебедева, которой санитары на моих глазах оказали помощь. Наша электростанция 8-я ГЭС им Кирова, которая обеспечивала электроэнергией значительную часть Ленинграда, в этот период ещё не была их целью, поэтому её не бомбили. Её охранял небольшой гарнизон из наших красноармейцев, и немецкие «мессеры» на бреющем полёте расстреливали огневые точки гарнизона из крупнокалиберных пулемётов.
Немецкие войска подступали к посёлку всё ближе и ближе. Вечерами мы с ребятами забирались на крышу нашего барака и видели немецкие костры, находящиеся в нескольких сотнях метров от нас. Наш барак был самым крайним к лесу. В мирное время мы часто видели, как красноармейцы проходят строем на учения в лес, даже запомнили многих в лицо. Поздно вечером, 6 сентября, когда мы с ребятами в бараке обсуждали происходящие события, мы с Васькой Морозовым заметили красноармейца, который шёл, оглядываясь по полутёмному коридору барака. Мы подошли к нему. Это оказался знакомый младший командир с тремя кубиками в петлицах. В мирное время он бывал у нас в комнате со своим другом тоже младшим командиром по фамилии Беспалый. Они дружили с моей старшей сестрой Людмилой, ходили с ней на танцы. Командир отвёл нас с Васькой в тёмный угол коридора и шёпотом сказал: «Ребята, Вы знаете дорогу в Шлиссельбург и как туда пройти?» Мы так же шёпотом ответили: «Конечно, знаем». «Тогда, ребята, вам серьёзное задание: как можно быстрее дойти до Шлиссельбурга, встретиться с любым командиром и сказать ему, что немцы в составе двух рот автоматчиков сосредоточились в районе Красной сосны и завтра готовят наступление на Шлиссельбург, выходить нужно немедленно и идти осторожно и скрытно». Мы ответили, что выходим немедленно. Я сказал матери, что нам с Васькой Морозовым нужно отлучиться на четыре, пять часов, а рано утром мы будем дома. Так как на утро отец заказал машину для отправки семьи в Ленинград.
Мы с Васькой шли очень быстро, и дорога до Шлиссельбурга заняла у нас не более полутора часов. Мы быстро нашли комендатуру и передали сообщение нашего знакомого командира. Задание было выполнено. Нас поблагодарили за ценную информацию, и мы поспешили домой, где с волнением нас ждали родные. А на утро седьмого сентября отец отправил семью в Ленинград к родственникам, а сам остался, так как должен был сдать выручку за несколько недель торговли в магазине, где он работал в то время. Восьмого сентября 1941 года немцы взяли Шлиссельбург и началась блокада Ленинграда, которая продолжалась девятьсот дней и ночей.

15. 08. 2010

ТРУДНЫЕ БЛОКАДНЫЕ ДНИ
В Ленинграде мы остановились на Владимирском проспекте у родственников отца. Фёдор Игнатьевич, глава семьи, и его жена тётя Маня встретили нас очень приветливо, по-родственному. Несмотря на то, что нас без отца было шесть человек, нам выделили отдельную комнату, где мы и расположились. Мы стали ожидать возвращения отца. Прошло более двух недель, а его всё не было. Мы очень волновались, потому что на его пути, по которому он должен был добраться до Ленинграда, в лесах располагались немецкие части. Отец пришёл только через три недели, худой, весь заросший. Он шатался от усталости. Он рассказал нам, что немцев в лесу было много, и ему пришлось прятаться в оврагах и по ночам ползком обходить немцев. Три недели он ничего не ел, пил воду из ручьёв. Свой служебный долг он честно выполнил – сдал выручку куда следует и, рискуя жизнью, отправился в Ленинград. Позже он узнал, что никто из работников торгового кооператива, где он работал, вырученные от продажи товара деньги не сдал…
Через пару дней, немного отдохнув и придя в себя, он пошёл в свою вышестоящую организацию, откуда его направили в торговую организацию, обслуживающую одну из военных частей, отцу в это время было уже пятьдесят лет, и призыву на воинскую службу он не подлежал. Мои сёстры также устроились на работу. Старшая сестра, Людмила — в батальон аэродромного обслуживания в Новой деревне, а сестра Валентина работала слесарем на заводе Судомех. В магазинах стали пропадать продовольственные товары и вскоре была введена карточная система. Все продовольственные товары были сосредоточены в одном месте, на Бодаевских складах, которые 8 сентября были сожжены во время массированного налёта немецкой авиации. И начались голодные блокадные дни. В магазинах исчезла даже горчица в порошке, потому что из неё можно было делать горчичные лепёшки. На Владимирском проспекте мы прожили около месяца, затем семья переехала на 14 линию Васильевского острова в дом №85. Эта квартира раньше принадлежала маминому дяде Вениамину Ивановичу, который после революции работал «Красным» директором на кожевенном заводе. Когда его не стало, там жили мамин брат Анатолий со своей семьёй. Но в начале войны Анатолий Аристархович отправил свою семью в эвакуацию в город Горький, и квартира пустовала. В этой квартире мы прожили самые страшные дни блокады ( зима 1941-1942 года) до эвакуации в Ярославскую область.
Мне вспоминается случай, который произошёл с моим отцом. Это было поздней осенью 1941 года. Уже начались морозы. Чтобы как-то поддержать семью, отец отправился в пригород Ленинграда собрать немного остатков овощей, что не убрали на полях. Это были остатки зелёных листьев полусгнившей капусты, так называемой хряпы, и кочерыжки. Он наполнил ими целый мешок и, положив на санки, шёл с ними в Ленинград. Выйдя на Литейный проспект, он вёз их вдоль тротуара. Санки зацепились за бордюр тротуара и перевернулись. Из мешка высыпалась вся поклажа. Это сразу заметил, стоявший недалеко милиционер. Он подбежал к отцу и строго стал допрашивать отца. Попросил показать документы и продуктовые карточки. Проверив всё, он завёл его под арку, обыскал карманы и, найдя там кусок хлеба, стал сверять его с карточкой. Он спросил, где тот взял хряпу. Отец дрожащим голосом ответил, что собрал остатки после уборки урожая под снегом, семья большая – семь человек, продуктов нет, не знает, чем кормить семью. В то время за продукты, неподтверждённые карточками или другими документами, полагался расстрел. Отец очень перепугался. Но когда милиционер услышал, что у него большая семья и её совершенно нечем кормить, он отпустил отца, забрав у него только хлеб. Эту хряпу мать варила более месяца и этим поддерживала большую семью.
Холодной зимой 1942 года отец выменял своё обручальное кольцо на полтора литра хлопкового масла. За маслом должен был идти я. Он объяснил мне, куда я должен прийти. Было уже темно, я вышел из дому и пошёл по направлению к мосту лейтенанта Шмидта. Я должен был перейти на другой берег Невы, на площадь Труда и идти по закоулкам, которые мне указал отец. Я долго плутал в сумерках, прежде чем найти дом и подъезд, где мне должны были передать бидончик с маслом. Из подъезда, куда я должен был зайти, слышался стук топора. Это было похоже на то, как рубят кости и мясо. Звук доносился из комнаты, дверь которой была рядом со мной. Я приоткрыл дверь и побледнел от страха. На полу была большая лужа крови. Мне показалось, что там рубят тело человека. Я захлопнул дверь и побежал на улицу. Отбежав метров сто, я остановился передохнуть. В это время открылась дверь, и мужчина, который вышел из неё, окликнул меня: «Мальчик, ты зачем пришёл?». Я ответил: «За маслом» — «Кто тебя прислал?» — «Отец» — «Как его зовут?» — «Я назвал имя». Тогда он позвал меня, я вошёл в комнату, и он передал мне два маленьких бидончика, наполненных хлопковым маслом. Я взял бидончики из его рук и быстро пошёл домой, оглядываясь по сторонам. Чтобы сократить путь, я пошёл не через мост, а по вытоптанной рядом с мостом тропинке через Неву. Я почти бежал, так как боялся, что меня может кто-то встретить и отобрать масло. В то время были нередки случаи каннибализма. Но в тот момент я об этом даже не думал. Я старался быстрей добежать до дома.
Я пришёл домой, когда было совсем темно. Меня встретила мама с испуганным лицом, и я через силу улыбнулся, чтобы её успокоить. Потом я стал рассказывать, что со мной было. Это масло несколько месяцев спасало нас от голода. Мама варила щи из хряпы и добавляла несколько чайных ложечек этого вкусного масла.
Эти страшные голодные, холодные дни, когда морозы доходили до 40 градусов, когда иждивенцы получали по 125 граммов хлеба, до 40% заполненного древесной корой и другими примесями, послужили темой для моих будущих стихов о блокаде. Вот стихотворение, вошедшее в книгу «Блокадного города профиль», посвящённое моей любимой сестре Вале.

ХЛЕБ
Она делила хлеб на пятерых.
«Сто двадцать пять! Берите, братья, граммы!»
И понял я с той «неживой» поры:
Она делила хлеб точнее мамы.

Бледнели пальцы самых честных рук.
И стол скрипел, а мы вокруг стояли…
И в рёбрах слышен был сердечный стук.
И глаз «прилип» к тому, чего мы ждали.

Делила хлеб блокадною порой.
И ни единой крошки не роняла.
Сурова жизнь. А я горжусь душой,
С которой капли чести не упало.

20. 08. 2010.

© Copyright: Юрий Петров