Число 13 и тёмные силы. Проза А. Крохина

Против множества тёмных сил до сих пор применяются различные заговоры, носят амулеты-обереги; в народном искусстве сохранилось много чрезвычайно древних символов добра и плодородия, изображая которые на одежде, посуде, жилище древний человек думал, что знаки добра, «обереги», отгоняют духов зла. Повязывали красную шерстяную нитку на запястье новорожденному, предохраняя его от «порчи», «сглаза» и прочих тёмных сил.
Даже через тысячу лет, люди, считающие себя христианами, считают, что языческие святыни, символы и обряды сильнее. Вот некоторые из них: чеснок и другие семена для посадки на огороде из рук в руки не передавать, через порог за руку не здороваться. Живуче оказались различные поговорки «Богу молись, а чёрта не гневи!». Ещё в XX веке православное крестьянство полагало – ежели нечисть досаждает и крестное знамение её не устрашает, то надо обложить её по матушке, да поядрёнее. Козьма Прутков примечает: «Люби ближнего, но не давайся ему в обман!».
Народ по-прежнему страшится по ночам смотреть в зеркало, боится шорохов домовых. Это всё было в язычестве, но не свойственно для христианства. Это говорит о том, что у нас сложилось двоеверие, как это принято называть. Современные ритуальные традиции тоже приникают корнями в древность. Готовить кутью, класть еду на могилы — всего этого вы не найдете у христиан по всему миру.
Такие обычаи сложились только у славян. То есть, языческие традиции и тут никуда не ушли. Внешне православные, построившие на Руси тысячи храмов, люди продолжали жить в прежней языческой избе, с десятками суеверий и традиций, не забыв повесить в «красный угол» — икону. Де-юре, от старых богов все-таки отказались, но де-факто их просто трансформировали. Перуна превратили в Илью-пророка, Велеса в Святого Власия, Даждьбога в Иисуса.
Ни одно число в существующей системе исчисления не имеет столько легенд, страшилок и плохих примет, сколько число 13 или «чёртова дюжина». Так, в средние века считалось, что этот день идеально подходит для слёта ведьм или разгула нечистой силы. Также издревле число 13 связывали с чёрной магией и нечистыми силами — например, для того, чтобы устроить шабаш, должны собраться 13 ведьм.
Созданию плохой репутации способствовали различные легенды. Например, самое известное суеверие в Европе связано с Тайной вечерей. На последнем ужине Христа присутствовало 12 учеников. Сам Иисус был тринадцатым. В этот же вечер он был предан, арестован и приговорён к казни.
В современном мире тоже существуют отголоски древней системы исчисления, где в основе стояло число 12. Например, в сутках по-прежнему 24 часа (два раза по 12 часов). Год насчитывает ровно 12 месяцев, а гороскоп составляют 12 зодиакальных знаков. В часе 60 минут, которые легко делятся на двенадцать.
В древней Руси во времена язычества число 13 было символом новой жизни. Означало оно как трое в одном – вечная жизнь, Бог, Бессмертие.
Мой начальник и учитель Герой Советского Союза Абрек Аркадьевич Баршт рассказывал о своём отношении к числу 13:
— Это было в годы Великой Отечественной войны. Получил я новенький самолёт «Харрикейн» под номером 13, то есть «чёртова дюжина». Мне предлагали сменить номер на цифру 14 и даже настаивали на такой попытке обмануть свою судьбу. Я тоже суеверный, точнее – фаталист. Поскольку раз так получилось летать под номером 13, пусть так оно и будет. Так и было, меня сбивали, я выпрыгивал с парашютом, но всю войну я пролетал на самолётах под номером 13.
Это оказалось очень правильным решением, на моём «чёртовом» самолёте никто не хотел летать. Так что на самолёте был всего один пилот со своей манерой управления. Я берёг свой «Харрикейн» и мотор, а он платил мне за заботу безупречной работой.
Однажды я сказал своему французскому другу из эскадрильи «Нормандия» Жозефу Риссо , что у нас цифра 13 считается несчастливым числом, он меня утешил, сказав, что во Франции и Италии несчастливым числом является цифра 17, а не 13, а на Востоке такая участь отдана цифре 4.
А вот что написал в своих фронтовых заметках лётчик-штурмовик Герой России Виктор Глухарёв, отец моей хорошей знакомой Марины Аксёновой (Глухарёвой):
— Сколько раз мне приходилось слышать от своих товарищей шутки по поводу тринадцатого номера моего самолёта! Не помню такого дня, что бы обходилось без подначки от однополчан восьмого штурмового авиаполка. А я летал на своей боевой подруге, правда, иногда нам доставалось и здорово. Ну да, что же поделаешь? Война не смотрит, кто и на каком номере летает, зазевался немного — расплата на месте. Ушёл — твоё счастье, ну, а если чуть замешкался – значит, готов, пропал и вычеркнут твой номер, да и тебя самого из списка живых, а домой пошлют две строчки: «пал смертью храбрых». Но я хорошо запомнил тот полёт, когда мне пришлось расстаться со своей красавицей.
Задание было не ахти какое серьезное. Прямо надо сказать — рядовое задание. А неприятностей оно за собой принесло больше, чем положено. Должны мы были слетать на разведку в районе посёлка Сенная, что находится на Азовском море. Это недалеко от Тамани, и, если там есть корабли противника, ударить по ним. Полёт был организован без предварительной разведки. Если там нет вражеских кораблей, посмотреть, что делается в Тамани. Там уж наверняка что-нибудь да есть. Произвести штурмовку с одного захода и домой.
Задача была поставлена ясно и выполнить её мы должны были в составе шестёрки под прикрытием четырёх ЛаГГ-ов. Всё просто и ясно. Ведущий — капитан Вышебабин, заместитель — старший лейтенант Морозов, дальше иду я и за мной три молодых лётчика недавно прибывших к нам в часть. На случай отказа рации, было условлено, да и не только на этот полёт, а вообще, — если самолёт подбит — уходит под строй. Следующий за тобой становится ведущим. Этот неписанный закон сохранился и до конца войны.
Идём строем, всё хорошо, истребителей противника нет, всё спокойно. Подошли к Сенной, противник начал вести заградительный огонь. В самом порту и на подходе никакого порядочного «объекта» не было видно.
Вдруг Вышебабин покачал крылом и уходит под строй, условный знак, что он подбит. Тут же за ним таким же маневром уходит под строй и Морозов. Именно под строй, а не в разворот. Остаюсь я за ведущего. Помню приказ — если в Сенной нет подходящей цели, то нужно лететь на Тамань. Прибавляю скорость и с маневром ухожу из зоны огня. Зная твердо, что за мной идут ещё трое. Во время противозенитного манёвра самолёты не держат плотный строй. Стрелка сзади у меня нет, и подсказать не кому, что делается за хвостом.
Пока иду с набором высоты, вот она и Тамань.
В порту кораблей хоть отбавляй, правда, крупных не было, но были баржи, тральщики и сторожевые катера. Опять начался огонь, теперь уже из Тамани, а потом и из Керчи. Иду упорно к цели. Огня столько, что становится страшно. Почему-то все трассы летят в меня. Временами, возможно, чтобы не видеть этого, закрываю глаза, а возможно просто из-за страха (ведь каждому человеку бывает страшно). Не выдержав больше такого огня, бросаю машину в пикирование, хотя и знаю, что рано, маловат угол, долго придется пробыть в огне. Нажимаю гашетки и уж безо всякого прицела стреляю по всему порту, куда попадёт. РС мои сработали прекрасно.
Вот и первое попадание в правую плоскость, за ним ещё и ещё. До воды далеко и бросать бомбы рано. Мотор ревёт на предельных оборотах. Скорость триста шестьдесят, а мне всё кажется, что стою на месте. Отказал левый пулемёт, не выдержал такой нагрузки. Попадания в самолёт следуют одно за другим. Хорошо слышны разрывы снарядов, которые попадают в тебя.
Наконец, вижу цель. Вдоль причала стоят несколько барж и два тральщика. Нажимаю на сбрасыватель бомб и облегчённый вывожу машину над крышами домов. Теперь только проскочить город, а там Чёрное море, оно спасет, там стрелять будет некому. Не успел опомниться как передо мной аэродром. Немецкие истребители выгуливают на старт. Не отдавая отчёта в своих действиях, нажимаю на пушки и с огнём проскакиваю весь этот аэродром. И вот тут-то по мне прошла первая прицельная очередь «мессера». Удар был очень хорош. Очередь прошла по правой плоскости, всадила по кабине и несколько снарядов зацепили левый блок мотора. Мотор запарил. Давление масла стало падать, а до дома далеко.
Ну, ладно, зенитки перестали стрелять, можно и разобраться, что творится в воздухе. А в воздухе вот что; надо мной два «мессера», два ещё догоняют. Впоследствии, как я увидел, их оказалось шесть. Оказался я один, без стрелка и, вдобавок, машина светится как решето, да и силы у двигателя на исходе. Положение прямо надо сказать, незавидное. Но, если самолёт ещё держится в воздухе, значит можно лететь, а это значит, что меньше идти пешком до дома. Если, конечно, будет кому идти.
Истребители, обнаглев, встали надо мной в круг и поочередно заходят в атаку, ну как на тренировочном полигоне. Интуитивно ухожу от следующей очереди. Всем своим умением увожу самолёт из-под огня ближе к морю. Высота ничтожно мала, а очереди сыплются как из рога изобилия. Вижу Анапу. Правда, Анапа ещё в руках немцев, но близко до линии фронта. И в это время два немецких истребителя заходят почти в лобовую атаку. Теперь наверняка мне не уйти. Как-никак, а всё же уже восемь истребителей на одного — это многовато.
Каково же было моё удивление, когда в этих восьми истребителях я опознал два наших ЛаГГ-а. Они летали на разведку и увидели такую картину в воздухе: шесть «мессеров» гоняют штурмовик номер тринадцать как кошки мышку. Немцы, увлечённые боем, просто не заметили их. А когда заметили, было уже поздно. Один мессершмит сразу нашёл себе приют в воде, второй с чёрным дымом отвалил в сторону Тамани. Остальные просто дали ходу к дому. Может быть, у них кончился боезапас, а скорее всего, просто дали драпа, тем более одного не смогли сбить, а потеряли двоих.
Ну, что же, от истребителей я как будто бы спасён, а вот самолёт лететь не хочет. Перебираю в памяти все возможные варианты, как хотя бы немного продлить жизнь двигателю. Воды нет, масло кипит, мотор работает с каким-то скрипом. Решил дать немного форсажа. Стало лучше, вроде бы и скорость прибавляется, ну, ещё немного, совсем немного, а там Малая земля, там свои.
Мотор как будто понимает моё положение — тянет, хоть и паршивенько, но всё же тянет. Подлетаю к бухте, не падает мой самолёт — летит. А что, если попробовать перелететь Цемесскую бухту? Ширина её около восьми километров. Если сдаст мотор где-либо в полёте, я выплыву к своим на Малую землю. Ну, а если перелетим, тогда я почти дома.
Чёрт возьми, стоит рискнуть. Не должен же я пойти на дно как утюг. Во-первых, я умею плавать, а во-вторых, на мне спасательный жилет. Рискнём. Высота метра три, кабину открыл на всякий случай, прибавил ещё форсажа. Летим. Впереди берег далеко, а сзади близко. Вот, кажется, до берегов равное расстояние. Потом задний берег стал уходить всё дальше, мой же, желанный, приближается. Остаётся с полкилометра до берега, начинаю слегка разворачивать машину в сторону дома. Крен я дать не могу — нет скорости, так блинчиком, блинчиком и развернулся. Теперь уж самолёт бросать просто преступление. Ведь он меня вывез из таких переделок, что и вспомнить страшно.
Прибавляю форсаж до полного и наскрёбываю потихоньку высоту. Набрал метров тридцать, аэродром слева, захожу на посадку. В воздушной системе воздуха ноль. Значит, садиться на пузо, шасси выпустить нечем. А, чем чёрт не шутит! Рычаг шасси вперёд на выпуск. Ну, знаете, так везёт очень редко!
Может быть, немного осталось где-то давления, может быть, в виду малой скорости и собственного веса, но шасси вышли и встали на замки. Я ясно слышал два удара. Передо мной площадка, можно убирать газ. Только потянул сектор форсажа на себя, как мотор со скрежетом и свистом остановился. Всё — заклинило. Машина катится по аэродрому к своей стоянке, докатилась и встала.
Встать не могу только я. Силы мои кончились. Руки дрожат, не могу даже расстегнуть грудную перемычку от парашюта. Вижу, бегут механики, а мне почему-то хочется плакать. Не знаю от радости или не выдерживают нервы.
У самолёта, у моего хорошего самолёта такой жалкий вид. Стоит понурый, под мотором лужа горячего масла, всё хвостовое оперение превращено буквально в лохмотья, на фюзеляже и плоскостях нет, как говорится, живого места. И это всё произошло за один час боя. Конечно, летать на таком самолёте нельзя, да и починить его уже невозможно.
И вот в это время, когда мы стояли и смотрели друг на друга, на КП полка докладывали командованию два моих «напарника» — ведущий и его заместитель: — «Цели в порту Сенная нет, а тринадцатый сбит, упал в море». Выходит так, что меня бросили в воздухе свои же товарищи. Значит, испугались идти на Тамань, значит, они не выполнили приказ. Так, где же они были? Где отсиделись? Куда дели весь боекомплект? Ведь прилетели они на базу пустые.
Ну, что ж, за всё это Вышебабу и Морозову пришлось вечером вместо штурвала взять в руки винтовки и смотреть с Малой земли на наши самолёты и на нашу боевую работу из окопов. Дальнейшая судьба их мне не известна, но скорее всего незавидная.
В данном случае следует прислушаться к русскому философу Владимиру Соловьеву. Он сказал: «Будьте внимательны с цифрой тринадцать. Она таит в себе много неожиданностей!». А какие это будут неожиданности – положительные или отрицательные – решать только вам.

© Copyright: Александр Крохин