Диалоги с В.В. Решетниковым. Часть третья. Проза А. Крохина

Первая часть
Вторая часть

Встреча четырёх поколений
Монино. 19 мая 2019 года

Весна для меня всегда была периодом обновления и зарождения всего живого, нового вдохновения, вызывающего массу эмоций, идей, когда в тебя вливаются новые силы. Особенно в последние годы, весенняя энергия выплёскивается в новые рассказы и очерки о природе, былых путешествиях в Среднюю Азию, Закавказье и по России, увлечением историей Древней Руси.
Уже давно прилетели первые перелётные птицы, заполнившие своими песнями всё в округе. На плодовых деревьях распускаются белоснежные и розовые душистые цветы. Изумрудно-ярким и сочным цветом окрашиваются деревья и кустарники. В спокойных водоёмах отражается чистое голубое небо. Особенно приятно ощущаешь себя после внезапной короткой грозы, украсившей небо разноцветной радугой, а в воздухе, насыщенном озоном, ещё интенсивнее начинает распространяться нежный запах липы, сирени, черёмухи и вишен, привлекающий внимание пчёл, шмелей и различных мошек. На мой взгляд, весна входит в полную силу лишь тогда, когда в одно прекрасное утро в парках и на опушках лесов вдруг разом запевают соловьи. В этом году, несмотря на раннюю весну и длительную тёплую погоду, первых поющих соловьёв в Подмосковье я услышал только девятого мая.
В эти тёплые весенние дни мы решили навестить Василия Васильевича Решетникова на его даче. Лида снова согласовала с ним дату встречи. На этот раз мы поехали довольно большой компанией. Лида пригласила в нашу группу двух молодых лётчиков-лейтенантов, закончивших лётное училище всего год назад.
Как я понял, встреча опытного военного лётчика, Героя Советского Союза с молодыми недавними выпускниками лётного училища – это хорошая возможность для молодого поколения поучиться его опыту, мудрости, сравнить системы обучения специальности и образ лётчика разных эпох, проанализировать и спрогнозировать результаты своей лётной деятельности в будущем. Естественно, диалог поколений, как я полагаю, по замыслу Лиды, должен проходить в теплой дружественной обстановке за чашкой чая. Им предоставляется уникальная возможность узнать из первых рук, как Василию Васильевичу удалось пройти путь от рядового военного лётчика до генерал-полковника, командующего Дальней авиации, о его боевом пути. Ведь известно, что без опыта старшего поколения, их профессиональных и дружеских советов стать настоящим военным лётчиком сложно. Это – Азбука жизни.
Как и в предыдущие наши встречи, мы приехали на дачу к одиннадцати часам утра. Лётчики ещё у машины начали приводить себя в порядок, застегнули на кителях все пуговицы, поправили фуражки, приняли бравый вид. Наши женщины успели по пути к крылечку поправить причёски, нанести освежающий макияж на лица. Пропустив их вперёд, мы зашли на веранду, поздоровались с Василием Васильевичем и Светой, представили лётчиков. Я осмотрелся и говорю:
— Василий Васильевич, ничего у вас не изменилось за последние полгода. И эти две гитары как стояли, так и стоят.
— А что здесь должно измениться? На гитарах я перестал играть, пальцы уже плохо работают, поэтому они и стоят на одном месте. – ответил он и любезно показав взглядом на вход в комнаты сказал. – Руки можете помыть в ванной, первая дверь налево, ваше полотенце лежит на стиральной машине.
После того, как мы привели себя в порядок после дороги, Василий Васильевич пригласил нас к столу:
— Присаживайтесь. По-моему, не хватает стульев.
— Всё хватает, Василий Васильевич, – посчитав стулья, ответила Лида и, обращаясь к молодым лётчикам, добавила, – продвигайтесь ближе к Василию Васильевичу.
— Берите пирожки, очень вкусные, – предложил Решетников и, глядя на лётчиков, спросил: – Вы из Чкаловского? Из какого подразделения?
— Так точно! – отчеканил по-военному Сергей¹. – Служим во втором смешанном полку, летаем на турбо-винтовых и реактивных самолётах.
— А какое лётное училище вы оканчивали? – поинтересовалась Лида.
— Краснодарское высшее военное авиационное училище лётчиков имени Героя Советского Союза Анатолия Константиновича Серова. – ответил Сергей.
— Нам хорошо известно это училище. Особенно радует тот факт, что в прошлом году там был уже второй женский набор, – усаживаясь удобнее за стол, скорее для поддержания беседы, прокомментировал я, – и конкурс там большой, на одно место – десять человек.
Сергей оживился, кивнул головой, соглашаясь с моими словами:
— Они очень хорошо справляются с лётной работой, я общался с ними. Там есть девушки, которые были связаны с авиацией до училища. Я знаю одну курсантку, которая до поступления налетала на самолётах 76 часов и решила навсегда связать свою судьбу с авиацией. Пока не ясно, в какой авиации девушки будут летать после окончания училища, но есть две из них, которые хотят стать лётчиками-истребителями. Их все отговаривают от этого решения.
— Пока вам предлагают вторые сиденья? – снова задал вопрос Решетников.
— Пока так. – протянул Сергей.
— За всю свою лётную жизнь, – начал рассказывать Василий Васильевич, – я ни одного лётного дня не был вторым пилотом. В 1938 году окончил лётную школу, и получил назначение в Орловский скоростной бомбардировочный авиаполк сразу командиром экипажа.
А вы на правом сиденье постарайтесь не засиживаться. Я когда служил командиром полка и выше, уже побаивался тех лётчиков, которые просидели на правом сидении три-четыре года. Второй пилот, как правило, теряет привычку управлять самолётом по приборам. – продолжал рассказывать Решетников. – А управлению по приборам вы должны овладеть настолько, чтобы свободно чувствовать себя в полёте.
Тем более, сейчас на самолётах автоматика, как на «Суперджет-100». Там, оказывается, нет рулей управления, там джойстик. А, что лётчику делать, когда отказала электроника? Это – вообще чёрт знает что! На них используются те самые автопилоты, которые стояли на машинах, на которых мне пришлось летать.
Всё надо делать для того, чтобы на вас обратили внимание, как на лётчиков перспективных. Можно просидеть на этом сиденье долго. Я не знаю, дают ли вам командиры больше свободы в управлении или нет, а я утверждаю, что лётчик, 3-4 года просидевший вторым, для меня уже потерянный. Из него сделать настоящего лётчика, командира корабля невозможно, да и не хотелось. Дивизия, которой я командовал, летала на самолётах «ТУ-95», и у меня в каждом полку было по эскадрилье «ТУ-16» для тренировок.
Мне присылали лётчиков, раньше летавших на «ИЛ-28». Эти самолёты пустили потом под нож. «ИЛ-28» – это реактивный фронтовой бомбардировщик, на нём нет вторых сидений, там всего один лётчик. Они пришли ко мне вторыми пилотами, и я, летая с ними, сразу сажал ребят на левое пилотское сиденье, а они быстро становились командирами кораблей. И какая разница была с теми лётчиками, которых переводили из других частей. Те раньше сидели на правых, и налёт имели большой. Такой сядет на левое сиденье и сидит. Спрашиваю: – Ну, что ты сидишь? Выруливай. Он начинает выруливать. Опять остановился. – Ну, чего опять сидишь? Всё время нужно ему что-то подсказывать. Никакой инициативы. За него всё раньше решал и делал командир корабля. А он сидел просто так. Я, например, когда летал на месте командира, всё время отдавал управление второму пилоту, а другие не отдавали.
Помню, тренировался в одном полку, в то время я уже корпусом командовал. У меня образовывались перерывы, так как находился больше в штабе, и мне надо было летать, чтобы не утратить навыки пилотирования. Я прилетал в этот полк потренироваться сам, для себя. Был у меня второй пилот, рыженький такой. А этот рыженький, как только взлетим, говорит: «Командир, дайте мне управление, дайте управление». Он вырывал у меня штурвал, прямо дрожал, так хотелось ему управлять самолётом. Этот лётчик стал потом командиром корабля, рос дальше не только профессионально, но и по служебной карьере. А другой сидит спокойно, Летает на правом сидении и летает. А мне всё равно, сидит он там, или не сидит.
Сикорская, внимательно выслушав Решетникова, перевела восторженный взгляд на лейтенантов и воскликнула:
— Вот видите, какую хорошую инструкцию вам дали!
— Это не совсем инструкция, – мягко поправил я Лиду, – это – скорее доброе напутствие им на будущее, я бы сказал, практические советы по тактике поведения и проявления инициативы.
— Вот если бы у вас была возможность летать на самом простеньком самолёте, на «АН-2», например. – спокойным тоном продолжил Василий Васильевич. – Если ты сам взлетаешь, сам садишься, сам строишь полёт – всё, тебе цены не будет! Ты будешь тренированным лётчиком. И для тебя не страшен будет никакой другой самолёт. А если всё время сидишь на правом сидении… – Решетников развёл руками, видимо, вспомнив о чём-то, и огорчённо сказал. – Эти автопилоты – несчастье для лётчика! Взлетел, включил, что дальше делать?
— Как, что делать? – вполне искренне удивился Сергей. – Расчёт. Пусть самолёты старые, но оборудование-то новое. Вот я уже год летаю на «ИЛ-86». После запуска двигателей я всегда спрашиваю: – Товарищ командир, разрешите управление. Он отвечает: «Давай».
— А он включил автопилот. – иронически улыбнулся Василий Васильевич.
— Нет, нет, на земле ещё. – с живостью пояснил Сергей. – У нас же управление с двух сторон. Выруливаю сам, но тут чувствую, что на взлёт командир берёт управление на себя. Влетаем, опять отдаёт управление, автопилот не включаем. Это, когда лететь долго – включаешь автопилот. А, что ещё? По высоте управляешь. Там эшелонирование, вручную лучше не летать. Ты отключаешь автопилот, сам управляешь, потом снова включаешь. Вручную поворачиваешь, снижаешься. Но, обычно до ближнего привода командир даёт спокойно управлять. Смотрит, если нормально идём, то даёт команду вместе сажать, я мягко держусь за управление. Всё нормально!
— У каждого свой учитель. – подключился в разговор второй лётчик по имени Андрей. – Я летаю на самолёте «АН-140». После того, как мы изучили самолёт, в первом полёте командир мне сказал: «Ничего не спрашивай, а действуй. Меня нет в самолёте». Вот такая практика, когда командир ждёт от тебя действий. Он говорит: «Когда ты садишься в правую чашку, то неважно, с какой стороны ты сидишь, ты должен выполнять всё так же, как и командир. Нет в полёте различия между правым и левым лётчиком, просто бери и управляй». Он научил меня тому, что если принято решение, то надо идти до конца. На ошибках нужно учиться. Нет такого лётчика, который не совершал бы ошибок, поэтому я в большей степени благодарен командиру за то, что он дал мне колоссальный опыт именно в управлении самолётом и помог определить смысл дальнейшей лётной жизни.
— Есть такие полки, – с ноткой грусти сказал Сергей, – где правые должны какую-то одну операцию выполнять. Допустим, тебе дают задание отвечать только за противообледенительную систему и всё.
Василий Васильевич, наклонив голову и положив подбородок на сомкнутые в замок руки, внимательно выслушал обоих лётчиков, на несколько секунд задумался, затем резко поднял голову и произнёс:

В.В. Решетников

В.В. Решетников

— Нужно летать, держась за штурвал, чувствовать самолёт, тогда ты будешь лётчиком. Я могу приводить много примеров из моей лётной практики о том, что отказы автоматики и отсутствие традиционных органов управления приводят к тяжёлым последствиям и катастрофам, а в гражданской авиации к гибели большого количества ни в чём не повинных пассажиров. В Шереметьево, в «Суперджет-100» при наборе высоты ударила молния, в Казани катастрофа произошла. В обоих случаях что-то в автоматике отказало. В Казани лётчик не мог, вернее не знал, как уйти на второй круг. А это ведь простейшая операция при ручном управлении. В конце концов, лётчик погубил всех пассажиров. В Ростове-на-Дону тоже лётчик вывел машину на большие углы атаки и упал, разрушив самолёт. Все погибли. Он не знал, что делать с самолётом. Не знал, как поступить дальше. Они не умеют летать! Их научили нажать эту кнопку, другую. Ну, что это такое?
Не раз обращал внимание, что после прохода маршрута, как правило, лётчики заходят на посадку очень неуверенно, самолёт виляет на заходе и понял в чём дело. Лётчик выключает автопилот только на посадочной прямой. Он до того «вцепился» в автопилот до последнего четвёртого разворота и с четвёртого разворота пытается выдержать прямую линию. Лётчик не врос в самолёт. Он должен срастись с самолётом, чувствовать себя с ним единым целым, управлять не рулями, а самолётом. Должен чётко представлять, где в пространстве находится самолёт, в каком он положении и состоянии.
Пришлось написать директиву: «Автопилот выключать за полчаса до посадки на аэродром». Для опытного лётчика, этого времени вполне хватает, чтобы «срастись» с самолётом в единое целое. Но, в общем, нашлись такие мастера, которые не выключали автопилот до самой последней прямой. Я уже предложил нашим специалистам придумать, что-нибудь такое, чтобы на бароспидографе видеть, сколько времени он летит на автопилоте и где он его отключает, чтобы уже на земле определить, как летает пилот. Эта работа была сделана, но нашлись умельцы, которые придумали хитрость. Сами идут на автопилоте, а на бароспидографе пишется отметка, что летит с ручным управлением. Вот, после этого безобразия, и пришлось писать директиву для всех: «За полчаса до посадки отключать автопилот».
Более того, я расскажу вам историю, связанную с Волковом Александром Никитовичем². Волков командовал корпусом, затем был командующим Военно-транспортной авиацией, на какое-то время был назначен заместителем главкома ВВС, а потом стал министром Гражданской авиации и ему присвоили звание «Маршала авиации». Александр Никитович тогда правильно оценил мою директиву. Чуть ли не в первый день собрал руководящий лётный состав Аэрофлота, и повёл разговор о безопасности полётов, в том числе и об использовании автопилота. Через некоторое время я встретился с Волковым, и он говорит: «Меня, и вас наши лётчики обсмеяли». Я спрашиваю: – Что за весёлые ребята у вас? Он мне рассказывает: «А я им сказал о вашей директиве, которая обязывает лётчиков отключать автопилот за полчаса до посадки. Все загалдели, засмеялись и над вами тоже, потому, что от вас это исходило». Я Волкову говорю: – Хорошо, что ты им не рассказал, как я почти сутки от самого Киева через Байкал до Северного Полюса и обратно на свой аэродром, под Киев летел, не включая автопилот, на руках провёл весь полёт на тяжёлом самолёте, да ещё с бомбометанием. Меня бы сумасшедшим назвали. Да, весёлые у тебя ребята!
А вместе с тем, в Гражданском флоте, да и у нас в военном, такие страшные катастрофы происходили! Именно из-за этого у ближнего привода, это в километре от посадочной полосы, лежат, Бог знает сколько обломков. Потому что, не мог лётчик вписаться в глиссаду по курсоглиссадной системе, не мог удержаться, мечется туда-сюда. Ему скорее хочется увидеть землю. Облака лежат низко, самолёт вываливается из него и тут же встречается с землёй. Сколько людей на этом деле погибло.
— Сейчас внедряются новые автоматизированные системы посадки, которые сами сажают самолёт. – убеждённо сказал Сергей.
— В Лондоне был первый в мире полёт, в котором пилоты не принимали никакого участия. – также уверенно поддержал его Андрей. – Они только сидели в самолёте и наблюдали, как он сам поехал, сам взлетел, сам сел и сам зарулил на стоянку.
— В автоматическом режиме? – усмехнувшись, спросил Василий Васильевич.
— Да. – коротко ответил Андрей.
Мне показалось, что лейтенанты не совсем понимают суть рассуждений Решетникова и толкуют о совершенно разных вещах. Я сказал:
— У нас в советское время был «Буран» — орбитальный корабль-ракетоплан  многоразовой транспортной космической системы. Летал в автоматическом режиме. На посадке было отклонение всего в несколько десятков сантиметров от оси, но это особые полёты, по сути испытательные.
— У Бурана изначально была спроектирована система автоматической посадки из Космоса. – согласился со мной Андрей. – В интернете есть много видео о полётах американцев на «Шаттлах». Лётчики, чисто из интереса, хотели завалить эту машину, рули отклоняли до упора, а «Шаттл», как летел, так и летит. Автоматика сама всё делает за них.
— Мы говорим о разных вещах, здесь, на мой взгляд, явная подмена понятий. То, что вы рассказали о полёте в Лондоне, о многоразовом космическом корабле «Шаттл», как я уже сказал, это всё экспериментальные и испытательные полёты. Василий Васильевич говорил о важности мастерства лётчика при ручном управлении, его грамотных действиях при отказе автоматики. Речь идёт о серийном использовании военных и гражданских самолётов, на которых летают не высококлассные лётчики-испытатели, специально подготовленные к действиям в любых экстремальных ситуациях, а обычные лётчики, среди которых нередки, мягко скажем, с недостаточной подготовкой. С такими пилотами чаще всего в нештатных ситуациях и происходят неприятности и катастрофы.
Раз мы упомянули «Буран», я расскажу вам про одну встречу. Однажды в Центре Антуана де Сент Экзюпери, я познакомился с Алексеем Алексеевичем Макарычевым — генерал-лейтенантом ВС РФ, Героем Социалистического Труда. Он был начальником Главного специального военно-строительного управления Министерства обороны. Под его руководством работало более 80 тысяч человек. Он активно участвовал в строительстве Байконура, взлётно-посадочной полосы, подготовке к запуску ракеты-носителя «Энергия» и космического корабля «Буран». Он рассказал, что когда закончили строительство посадочной полосы для «Бурана», а полосу сделали, чуть ли не с зеркальной поверхностью, длиной четыре с половиной километров, принимать её приехала комиссия из Москвы. Они сели в машину, на капот автомобиля поставили стакан с водой, и машина на скорости помчалась по полосе. В стакане вода даже не расплескалась. Это был такой своеобразный тест качества самой полосы.
— Я тоже эту историю слышала. – подтвердила Лида.
— Да, есть и такие полосы. – сказал Василий Васильевич. – Я вам расскажу другую историю. Построили взлётно-посадочную полосу в Моздоке. Мне докладывают: «Полосу построили». Я поехал туда, взял пятиметровую ровную рейку, и пошёл по полосе. Прикладываю рейку к поверхности, а щель между рейкой и полосой такая, что кулак свободно пролезает. А начальник аэродромно-строительной службы, до этого, отпросился у меня в Академию имени Можайского, в Ленинград. Я у него перед отъездом спрашивал: – Как полоса? Отвечал уверенно: «Полоса хорошая». Пришлось дать телеграмму: «Отозвать». Вернулся, спрашивает: «В чём дело?» Я говорю: – Ты сначала полосу приведи в порядок, а потом поедешь учиться. Он обиделся, но остался.
— В Моздоке, если не попал на первую горку, шасси можно подломить, в Курске тоже плохая полоса. – произнёс Сергей.
— Трудности закаляют. – бодро и категорично заявила Лида. – В авиации все пункты инструкций написаны кровью погибших пилотов.
— Сейчас слишком много стали опираться на технику. – как-то обречённо сказал Сергей. — Лётчик превратился в оператора.

Дальний бомбардировщик «ИЛ-4»

Дальний бомбардировщик «ИЛ-4»

— Вот именно! Но имейте в виду, – спокойно и невозмутимо парировал Василий Васильевич, – что автопилот и прочая электроника – это коварные штуки, главный в самолёте всегда был и остаётся лётчик. Во время войны наш полк получил один новенький «ИЛ-4» оборудованный автопилотом. Продольная устойчивость самолёта была не очень хорошей, управление нельзя было бросить ни на секунду, а в длительных полётах выматывало пилотов изрядно. Поэтому его оборудовали автопилотом. Один из опытнейших лётчиков Сергей Иванович Казьмин получил этот самолёт и очень уж наслаждался небывалым комфортом. Он ходил на задания только с действующим автопилотом и никому свою машину не давал.
Однажды мы группой летели ночью на дальнюю цель, в Ангельбург, и попали в грозовые нагромождения. Броски были жестокими, как удары о каменную стену, слепили вспышки молний. Домой не вернулись два самолёта, в том числе и Казьмина. Я вот думаю, не подвёл ли его автопилот. Мощные рули, стремясь удержать самолёт в прямолинейном полёте, могли и не выдержать броски и перегрузки. Самолёт мог запросто развалиться в воздухе, как это однажды произошло со мной в грозовом облаке. В ручном режиме гораздо легче удерживать самолёт в турбулентной среде. Во время вспышек молний можно было найти просветы в облаках и туда направлять самолёт. Гибель Сергея Ивановича в ту роковую ночь не вызывала сомнений. Второй лётчик, Николай Тарелкин, отбомбившись, из-за возникших технических проблем в маслосистеме вынужден был приземлиться, вернее, приводниться на небольшое озеро, не долетев до линии фронта. После некоторых мытарств и скитаний в лесах и по болотам на оккупированной врагом территории, всё-таки сумел выбраться к своим.
Зазвучал телефон Сергея. Когда он закончил разговор, Василий Васильевич спросил:
— Кто это вас контролирует?
— Это мой командир с Чкаловского. – ответил Сергей.
— Я нынешних командиров не знаю. – задумчиво сказал Василий Васильевич. – Но был командиром один, очень прославленный в своё время человек, Грачёв Виктор Георгиевич – прекрасный лётчик, красивый и высокий. В 1943 году Сталин летал в Тегеран на встречу с Рузвельтом и Черчилем? А перед встречей ему нужно было выбрать лётчиков, и он выбрал Грачёва. Виктор Георгиевич лично перевозил членов Политбюро ЦК, правительственную делегацию на Ялтинскую конференцию, возглавил перелёт советской делегации на ассамблею Организации Объединённых Наций.
Я встречался с ним в Сочинском санатории имени Яна Фабрициуса. Грачёв был уже стареньким. Он всегда захаживал в санаторий имени Ворошилова. Там, на возвышенности работал фуникулёр, а по обеим сторонам фуникулёра стояли две скульптуры. Одна из них – лётчик в кожаном пальто, в шлемофоне. Лётные очки на лбу, в общем, фигура, сразу бросающаяся в глаза. Оказывается, это с него лепили этого лётчика. Он подходил к этой фигуре, смотрел на себя молодого и по его щекам текли слёзы.
— Василий Васильевич, чуть не забыла, – оживилась вдруг Сикорская, – я же привезла севастопольское шампанское. В этом году исполнилось 75 лет освобождения Севастополя. Давайте откроем бутылку и выпьем за наш любимый город, за севастопольцев, за Победу. Они вас любят, передают вам большой привет!
— Насколько я помню, вас ведь связывает с Севастополем проведённое там детство? – осведомился Решетников.
— Я там прожила с родителями много лет. И с севастопольцами у нас большая дружба, мы вам сейчас подробно всё расскажем.
— Мой папа освобождал Севастополь. – с гордостью за отца, не замедлила дополнить Марина. – Летал на штурмовике «ИЛ-2» в 47-м штурмовом авиаполку. Кроме того, выполняя задание командования, выполнил два уникальных боевых вылета в полностью разрушенный Новороссийск. Нашёл один десант в здании клуба имени Сталина и другой на чердаке вокзала и точно сбросил нашим окружённым морякам воду, оружие и боеприпасы. Вокруг зданий и на первых этажах были немцы. Промахнуться никак нельзя, иначе всё попадёт в руки фашистов, нужна была ювелирная точность.

Штурмовик «ИЛ-2» возвращается после выполнения боевого задания.

Штурмовик «ИЛ-2» возвращается после выполнения боевого задания.

А один раз папа принял бой с шестью «мессерами», помогли наши патрульные «ЛаГГи». Они двух «мессеров» сбили, а остальные сбежали. Папа на изрешечённом «ИЛ-2» всё же сумел долететь до своего аэродрома и сесть. Он в своих «Воспоминаниях» написал об этом случае: «Самолёт стоит понурый, под мотором лужа горячего масла, всё хвостовое оперение превращено буквально в лохмотья, на фюзеляже и плоскостях нет, как говорится, живого места. И это всё произошло за один час боя. Конечно, летать на таком самолёте нельзя, да и починить его уже невозможно».
— Севастополь тоже мне хорошую «кляксу» подстроил. – Решетников помолчал немного и, как всегда, начал свой очередной интересный рассказ о незабываемом и суровом периоде Великой Отечественной. – Отбомбились по фашистским кораблям в Севастопольской бухте, и в последнем заходе на цель, вражеский снаряд попал под левый мотор и перебил маслосистему. Лечу домой, масло стало опасно греться, давление подошло к нулю. Самолёт стал терять высоту, кругом сплошная чернота, не знаю, что внизу, то ли лес, то ли деревня. Тёмная южная ночь, абсолютно ничего не видно. Под нами, по расчётам штурмана, должен находиться наш запасной аэродром, но он словно вымер. Мы посылали красные ракеты, давали сигналы «я свой», чтобы там, на полосе включили посадочный прожектор. Никакой реакции. Тогда я отошёл северо-восточнее километров на тридцать и, полагая, что здесь должна быть степная равнина, решил сесть на фюзеляж. Говорю штурману: — Петя набирай в запас белых и красных ракет и прыгай. Когда приземлишься, сигнализируй. Будет поле, давай белые ракеты, плохо будет, давай красные. Я тогда выброшу стрелков и сам выпрыгну. Он выпрыгнул, я хожу по кругу жду сигнала. Архипов запускает белые ракеты. Я под его ракеты и пошёл на посадку. Ракеты освещают радиус метров 20-30. Всё шло будто бы нормально. Хорошо, что я не выключил правый мотор, он ещё работал. В свете фар, вдруг вижу впереди овраг, а в овраге заросший кустарником лес. Я рукоятку газа до полного рванул вперёд, движок взревел и перетащил меня через овраг. Выключаю зажигание и брюхом ползу по полю. Это было в абсолютной темноте. Попал бы в овраг, там и сгорели бы.
— А где это было? – спросила Лида.
— Это было у Нового Буга, – ответил Решетников, – в Южной Украине. Для меня это был последний налёт на Севастополь.
Андрей открывает бутылку шампанского и оттуда на стол с силой вырывается фонтан молодого игристого вина с пеной.
— Бутылку шампанского надо держать при сорока пяти градусах от себя. – сделал замечание Василий Васильевич. — Тогда всё будет нормально. Это вам повезло, что не намочили штаны.
— Учитесь, сам командующий Дальней авиацией советует вам, как надо правильно открывать шампанское. – звонко рассмеялась Лида и обращаясь к Сергею, спросила: — А как вы пришли в авиацию, что вас к этому подвигло. У вас папа лётчик?
— По наследству перешло. – ответил Сергей. – Я не единственный в роду лётчик. У меня два деда на «АН-26» летали. И прадед был лётчиком, дядя сейчас лётчик-инструктор, молодых лётчиков готовит. Настала моя очередь летать.
Лида обратилась с вопросом ко второму лётчику:
– А вы как пришли в авиацию?
— Я теперь сам родоначальник традиции, – выпрямив грудь, заявил Андрей, – в авиацию пришёл чисто случайно. Обучался совершенно по другой профессии, хотел полностью в науку податься. У меня был товарищ, с которым мы вместе учились в школе. Его мама работала стюардессой, а он мечтал стать лётчиком. Мне он очень интересно рассказывал про небо, про ощущение полёта птицы. Я понял, что это и есть – любовь к полётам, заразился этой идеей, ну и в итоге, стал лётчиком. Так и живу с этой мечтой.
— У каждого свой путь в авиацию. – сделав ударение на слове «свой», сказал Решетников.
— Ну, а вы, Василий Васильевич, как пришли в авиацию? – спросила Лида.
— Ну, у меня совсем другой был путь. Об авиации я не мечтал, не думал и не собирался. Учился на рабфаке и после окончания хотел уйти в журналистику, готовился к этому. Печатался в газете, мне было 15 – 16 лет, иногда публиковали мои очерки в областной газете. Недавно прислали старую газету с моей статьёй. Не знаю, где уж они её откопали? В газете «Пионерская правда» мои очерки печатали. Мне это нравилось. Я в этом деле начал немного соображать и у меня, как-то, писать хорошо получалось. Но тут IX съезд ВЛКСМ провозгласил лозунг «Комсомолец на самолёт!» и этот боевой призыв всколыхнул тысячи молодых ребят. Рабфаковский комсомол отправил меня на медкомиссию. Все, проходившие вместе со мной медкомиссию, просыпались по состоянию здоровья, а я, несмотря на то, что был худой и небольшого роста, комиссию прошёл. У меня было всё в порядке со здоровьем. Я единственный из огромной группы ребят оказался пригодным для лётной службы. Вот тогда-то я заболел авиацией. Вот тогда всё остальное отпало, осталось только одно желание – летать. Я поступил в лётную школу. В лётной школе авиация всё больше и больше меня захватывала. Мне так же нравилась военная форма лётчика. А мои предшественники-родичи далеки были от этого дела. Все были художниками.
— А мне нравятся якоря у моряков. – сверкнув глазами, сказала Лида. – Я выросла в семье военного. В школе, как правило, преподавали жёны военных, и наша учительница русского языка и литературы собирала девочек и рассказывала, как мальчики должны себя вести в обществе. Представляете, какое воспитание было раньше? Курсанты даже пуговицу не смели расстегнуть без разрешения старшего или дамы!
— Это да, в общем, – утвердительно качнул головой Василий Васильевич, – у нас была совершенно другая форма. Тут синяя, но открытая, набортный такой ворот, накладные карманы впереди. А вообще, были гимнастёрки и, представьте себе, сапоги. Раньше и носков не было, портянки на ноги накручивали. Хорошие портяночки были, фланелевые, светленькие, мягкие, тёплые и удобные. Это чудо!
— И вы летали в сапогах? – с выражением удивления на лице, спросила Лида. – И было удобно?
— Когда тепло было, летали в сапогах, а во время войны, когда забирались на большую высоту, чаще всего в унтах. На высоте не очень уютно, в смысле, очень холодно, некоторые подмораживали свои ноги. Унты зимой практически не снимались. В них ходили и в них летали. Накопившуюся влагу в унтах просушить было негде. А на высоте, при пятидесятиградусном морозе стельки уже не грели ноги. У меня были две пары унт. Попросил у каптёрщика поношенные унты и в них ходил, а те, в которых летал, весь день у печки на верёвочке подсыхали. Я их сухенькие надевал уже на крыле, когда садился в самолёт.
— После войны, в наше время, вы, летая на большую высоту, также одевались?
— Нет, в кабине самолёта появился обогрев, стало тепло. Это раньше не было никакого обогрева.
— Я читал где-то, что вы уже в солидном возрасте на воздушном параде в Чкаловском управляли «Митчеллом». – спросил я.
— Да, в возрасте 83 года я летал на «Б-25» «Митчелл». В Монино был авиационный праздник, австрийский лётчик пригнал из Австрии «Б-25» «Митчелл», американскую модель. Во время войны я на нём не летал, а после войны удавалось полетать, и так же летал на «Б-24» «Либерейторах»³ – тоже американская машина. Я попросил австрийского лётчика: — Как насчёт того, чтобы один полётик сделать. Он не возразил. Мы полезли в кабину, я ему рассказал про всё оборудование кабины. Он убедился, что я в этом деле что-то соображаю, ну и разрешил слетать. На Параде летал на «ИЛ-4». У меня тогда были здоровые глаза, отличное зрение, всё было на месте. А вот лет пять тому назад, кому-то втемяшилось в голову посадить меня на «ТУ-160», чтобы я полетал. Я сразу же позвонил своему лечащему врачу и попросил написать мне справку, что вообще не годен для полётов. И он мне такое там написал, что я, когда всё это прочитал, сам пришёл в ужас!
— Ну, что ж, врач добросовестно выполнил вашу личную просьбу. – смеясь, ответил я Василию Васильевичу. – Предложение полетать было сделано, скорее всего, из чистых побуждений, удовольствие вам доставить хотели.
— Есть такая книга Гиннесса, в которой фиксируются рекорды. Наверное, там и ваше имя есть? – поинтересовалась Лида.
— Нет, в этой книге моей фамилии нет. Правда, у меня рекорд есть, только другого порядка. В 1959 году на «ТУ-95», я установил мировой рекорд дальности полёта по замкнутому маршруту. И то, всё это произошло не по моей инициативе. Американцы тогда поставили рекорд дальности на расстояние 14450 километров, по моему, на самолёте «Б-52». Маршал Судец позвонил мне и говорит: «Американцы на весь мир раструбили о своём рекорде, а ты их должен заткнуть». Я прикинул. В общем-то, рекорд американцев – это наша обычная тренировочная дальность на «ТУ-95» и пошёл на этот полёт. Наметили маршрут, заправили самолёт топливом, бомбы даже взяли с собой. Взлетели из-под Киева, пролетели вдоль Северного Кавказа, через Среднюю Азию, на Лену. По Лене пошли вверх до Тикси, по маршруту нашли арктический полигон, это около Тикси, сбросили бомбы. От Тикси с севера обогнули острова, вышли на Кольский полуостров, оттуда вниз через Москву и Куйбышев полетели домой на Украину. В общем, у меня рекорд получился 17150 километров, против 14450 американских. Топлива в баках оставалось ещё на час полёта. Задача у нас была не спортивная, а политическая: дать американцам щелчок по носу – удовольствие это было немалое и к тому же приятное.
Американцы потом у своего самолёта сменили крылья, поставили более экономичные моторы, увеличили ёмкость топливных баков. После модернизации они слетали на 20 тысяч километров. Мы больше не стали с ними соревноваться, смысла не было.
— А сколько по времени продолжался полёт? – поинтересовалась Марина.
— 21 час 15 минут, без малого сутки. Не за столом будет сказано, за всё время этого полёта я не воспользовался туалетными приспособлениями. А вот когда вернулся и сел… Я только и думал о том, чтобы после посадки сходить за хвостовое оперение. Когда зарулил на стоянку, то застыл от ужаса от всего увиденного. На стоянке светят прожектора, сверкают трубы духового оркестра, нас встречает большая группа общественности с цветами. Политработники, во главе с комиссаром корпуса, решили пышно и торжественно встретить мой самолёт. Пришлось оттянуть свои «дела» на более позднее время. Вот такие испытания были.
Слушая рассказ Василия Васильевича, мы долго смеялись. Когда приступы смеха начали постепенно проходить, Лида посмотрела на стол и сказала:
— У всех наполнены бокалы? Давайте вспомним севастопольцев, всех крымчан. За героических людей! За Победу! – выпили стоя, немного помолчали, и Лида продолжила свою речь. – В Аллиной школе есть музей «История развития морской авиации» и мы в этой школе поставили спектакль «Три капитана», о зарождении авиации в Каче. Все основные роли играют дети. С чего всё началось? Первым на самолёте «Антуанетт-4» полетел Дорожинский. Он был лётчиком и подводником. –Обращаясь к молодым лётчикам, Лида спросила: – А вы знаете, кто такой Дорожинский? – ответом было полное молчание, и она продолжила. – Это был первый в России морской лётчик. Алла, расскажи подробнее, как это было.

Модель самолёта "Антуанетт - 4" (копия).

Модель самолёта «Антуанетт — 4» (копия).

— Первый аэроплан решено было купить во Франции. – начала рассказывать Алла. – Право выбора самолёта предоставили лейтенанту Станиславу Дорожинскому, ведь у него за плечами — опыт полётов на аэростатах, прекрасное образование и совершенный французский. До лётной деятельности Дорожинский служил на броненосце «Синоп» мичманом и занимался воздухоплаванием. Он отправился за границу и выбрал там самолёт «Антуанетт-4». До сих пор непонятно, почему его выбор пал именно на этот самолёт. Дорожинский во Франции освоил лётное дело, получил диплом пилота-авиа­тора под номером 125 — и вернулся в Крым первым в России офицером, окончившим частную авиашколу.
В сентябре 1910 года «Антуанетт-4» прибыл в Севастополь. Станислав Дорожинский по праву является первым русским дипломированным военным лётчиком  и гидроавиатором, так тогда называли морских лётчиков, успешно летал над морем на «Антуанетт-4», взлетая с Куликова поля. Попытался переделать его в гидросамолёт, но этот самолёт к этой роли не был приспособлен. Гидроплан системы «Вуазен-Канар»,  ещё только проходил лётные испытания. Дорожинский принял в них участие, первым из российских лётчиков взлетев с воды. Но во время очередного испытания произошла катастрофа, лётчик остался жив, но вынужден был три месяца лечиться в госпитале. Далее, по состоянию здоровья, он уже не летал, но снова служил в морском флоте и после Октябрьской революции, судьба забросила его во Францию, где он занялся сельским хозяйством. Закончил свою жизнь в 1960 году.
Я уже сказала, что полёты совершались на Куликовом поле. Вы спросили: «Почему Севастополь?» А на этом месте, на Куликовом поле, сейчас стоит школа №4. В этой школе есть музей подводников, и мы с ними начали дружить с начала этого года. Получилось так, что мы связали в спектакле морскую авиацию с подводным миром через Станислава Дорожинского.
Василий Васильевич вспомнил одну историю, связанную с морским флотом и начал рассказывать:
— Сравнительно недавно, один писатель, да он и не писатель вовсе, а достаточно такой злой человек, вдруг посчитал себя крупным специалистом в области авиации. В своей статье прицепился к Новикову, командующему ВВС Красной армии во время войны. Новиков в своей книге, говоря о самолёте, назвал «руль высоты», как его сейчас называют, «рулём глубины». А этот «писака» своим узким умишком определил, что Новиков недостаточно квалифицированный человек, называющий «руль высоты» – «рулём глубины». Да, дело в том, что первыми лётчиками и первыми энтузиастами в области авиации были морские офицеры. И вот эти понятия, тем более вы говорите, что Дорожинский был подводником, вошли в авиацию. У подводников есть понятие «руль глубины». И «руль высоты» на самолётах очень напоминает «руль глубины» на подводных лодках. Поэтому, на самолётах «руль высоты» так и назывался – «рулём глубины». Учась в лётной школе и в последующем, лично для меня «руль высоты» так и остался на всю жизнь «рулём глубины».
— Вы напомнили мне анекдотический эпизод. – начала рассказывать Марина. – На премьере нашего спектакля присутствовал один подводник. И он поведал, что у них, однажды, на подводной лодке, в разгар учений, капитан дал команду: «Внимание! Все по местам, делаем «мёртвую петлю». Ему говорят: «На подводной лодке нельзя делать мёртвую петлю». А он: «Лётчику Нестерову тоже говорили, что нельзя, а он взял и сделал».
— Да, чудесно! – рассмеялся Решетников.
Лида добавила к рассказу Марины ещё один случай, произошедший в то же самое время:
— После спектакля, сидят за одним столом тот же бывалый подводник-ракетчик и лётчик-испытатель и беседуют. Летчик так увлечённо говорит о самолёте, о необыкновенных ощущениях в полёте. Подводник смотрит на него такими понимающими глазами, всё время поддакивает, а мы с Мариной смотрим на них и я спрашиваю подводника: – Вы, что, всё понимаете, о чём он вам говорит? А подводник отвечает: «Конечно!

Нагрудный знак лётчика

Нагрудный знак лётчика

У нас очень много общего, только у них пропеллер спереди, а у нас сзади». – сделав небольшую паузу, пока не затих шумок и смех по поводу рассказанных историй, Лида подняла руку, попросила внимания. — Расскажу ещё одну историю. Оказывается, Фаберже, по просьбе императора Николая II, сделал первый нагрудный знак морского лётчика, на котором в первый раз был изображён якорь и крылья. Сделан он был из золота и платины и сегодня фалеристы находятся в поиске этого первого нагрудного знака. Так, что ребята, видите, какая история? Когда мы вникали в это дело, нашли так много интересного! У вас тоже есть нагрудные знаки? — спросила Лида, обращаясь к лётчикам.
— Нам после училища не выдавали никаких знаков. – ответил Сергей.
Решетников положил руки на стол, выпрямился. Я уже заметил по его позе и едва уловимым жестам, что он сейчас будет рассказывать о чём-то интересном. И действительно, он начал рассказывать о некоторых значимых деталях прошлого:
— При выпуске из лётных школ, не знаю, сколько школ всего было в СССР, наша школа была под номером одиннадцать, нам выдавался красивый знак, причём для каждой школы он был свой, вручался лётчикам при выпуске, крупный такой, накладной. Имел форму венка, сверху крепилась большая эмалевая Звезда, и по центру располагался распластанный самолёт.

Нарукавный знак лётчика «Ворона»

Нарукавный знак лётчика «Ворона»

Но самое главное, «ворона» у нас тут была. – показывает на рукав. – «Ворона» – это крылья золотые, винт поперёк и две перекрещенные шпаги. «Ворону» нам разрешили носить, когда мы освоили боевой самолёт, а это был «Р-5». Мы её крепили на рукав и ходили, этак, боком, выставляя руку вперёд.
— Чтобы девушки видели? – с весёлым озорством спросила Лида и, не дождавшись ответа, стала задавать новые вопросы. – Василий Васильевич, помните, вы нам рассказывали, как со своей будущей женой ходили в театр, а на свидания к ней летали на «У-2»? Расскажите молодёжи, как за девушками ухаживать надо.
— А чего там рассказывать, я уже и так вам подробно всё рассказал. Могу только немного добавить. Балкон у Наташи был на четвёртом этаже. Дом в центре Киева, в достаточно застроенном месте. Развернуться там особенно было нельзя. Я пролетал рядом с балконом, пока делал второй заход, Наташа выходила на него и махала мне рукой. Это был 1946 год. Только недавно война закончилась, и воздушное пространство тогда тоже было в неорганизованном состоянии, ещё можно было позволить себе такие манёвры над городом. Через некоторое время, не дай Бог, совершить что-либо подобное, самолёт засекли бы сразу и быстро выяснили: кто, откуда этот полёт совершил. Короче, тогда была некая вольница в этом деле. А потом, к женитьбе меня всё время подталкивал командир корпуса В.Г. Тихонов. Он мне часто повторял: «Неприлично командиру полка холостяком быть». Я долго отмалчивался и побаивался утратить личную свободу.
Наташа жила с матерью в великой бедности. Училась в педагогическом институте. Её отца во время оккупации Киева гитлеровцы расстреляли прямо в больнице, где он лежал. По мере того, как мой командир всё чаще и чаще ворчал по поводу женитьбы, я решился ускорить нашу свадьбу.
В то время командиру полка полагался ординарец. Это к нам в армию пришло из дореволюционного времени. Я даже помню его имя и фамилию – Иван Тарасов. У меня была трёхкомнатная командирская квартира. Я там жил один. В одной комнате стояла солдатская койка, письменный стол, шкаф для белья и других вещей, вот и всё. Совершенно голые стены. Не было ни картинок, абсолютно ничего. Когда улетал с намерением жениться и привезти Наташу, я ему сказал: — Ты приведи квартиру в порядок и к моему приезду приготовь два ужина.
Я полетел в Киев. Мы поженились. Свадьба у нас была без электричества, при коптилках, за столом сидело человек шесть или семь, все её знакомые. Моих родственников там не было.
Я с ней прилетел в полк, и мы пошли к дому, в котором я жил. Отрыв дверь в квартиру, мы зашли и оба остолбенели. Все стены были оклеены красными плакатами и на каждом крупно написано: «Все на выборы!». Когда я, улетая в Киев, сказал про два ужина, Иван сразу понял, о чём речь идёт. К нашему приезду он захотел голые стены как-то украсить и облагородить. Пошёл в полковой клуб, а там остались плакаты от предыдущих выборов в местные Советы, вот их он и наклеил на стены. А сам встречает нас и стоит такой торжественный и сияющий. Когда мы немного отошли от шока, то не стали сразу всё это убирать, чтобы его не обидеть.
Василий Васильевич с минуту дожидался, пока мы от души не отсмеялись, представляя торжествующего Ивана и ярко-красные стены с надписями, особенно Марина и Алла, у которых от смеха на глазах выступили слёзы, а затем с улыбкой продолжил рассказывать далее:
— На следующий день, вечером, Наташа попросила меня пройтись с ней по городку, познакомить её с местностью. Во время прогулки я видел во всех домах приплюснутые к стёклам лица и любопытные дамские носы. Всем было интересно увидеть, что за жену привёз себе их командир. Несмотря на то, что именно командир корпуса Василий Гаврилович подталкивал меня к женитьбе, всё-таки, мы с Наташей счастливо и в ладу прожили семьдесят один год.
— Ординарец ваш так старался. – всё ещё продолжая смеяться, произнесла Лида. — Я сейчас позвоню Калерии Васильевне. Она хотела сказать вам несколько слов. К сожалению, состояние здоровья не позволило ей приехать.
— Кушайте пирожки, они, между прочим, с капустой. – напомнил Решетников и пододвинул блюдо ближе к лётчикам.
— Мы едим, едим, очень вкусные. – похвалил пирожки Андрей.
Тем временем, Лида дозвонилась до Бобровой.
— Здравствуйте, Калерия Васильевна! Мы сидим за столом, рядом Василий Васильевич, сейчас громкую связь сделаю, и вы поговорите. – Лида передала телефон Решетникову.
— Да, Калерия Васильевна, здравствуйте!
— Здравствуйте, Василий Васильевич! Какие они счастливые, что сидят у вас.
— Жаль, что вас среди нас нет.
— И я очень жалею, но надеюсь, что мы ещё встретимся. Я желаю вам сегодня отлично провести время с моими друзьями, но только, чтобы они вас не утомляли.
— Нет, до этого пока не доходит.
— Берегите себя, таких как вы, сейчас очень мало.
— Ещё бы! – смеясь, ответил Решетников.
— У меня есть к вам один вопрос. Это — увековечивание памяти Героев Великой Отечественной войны. Правительство Москвы никак не идёт на то, чтобы поставить памятник на улице имени Кравченко. Улица с шестидесятого года носит имя первого дважды Героя Советского Союза. Памятник нужен для того, чтобы люди видели, в честь кого названа улица и кто такой Кравченко. Я просила посодействовать в этом вопросе Николая Ивановича Москвителева4, он меня поддержал, пообещал создать инициативную группу. Я думаю, и вы меня поддержите?
— Ну, конечно!
— Такие люди как вы – за правду и справедливость!
— Николай Иванович очень энергичный человек, и думаю, если он взялся за это дело, то доведёт до конца.
— Я люблю вас больше всех. До свидания!
— Всего вам самого хорошего! Счастливо! До свидания! – тепло произнёс Василий Васильевич и передал телефон Лиде.
— Спасибо тебе Лидочка, что соединила меня.
— Напротив меня сидят два потрясающих лётчика – молодые, красивые, умницы, так, что, Калерия Васильевна, продолжение Кравченко есть. Мы надеемся, что у нас всё будет хорошо.
— Всего вам доброго!
— И вам всего хорошего, Калерия Васильевна, до свидания!
Василий Васильевич был явно в приподнятом настроении после звонка Бобровой, на лице его играла хитроватая улыбка. Мы притихли, ожидая очередной рассказ, который, наверняка, не обойдётся без очередного тонкого юмора. Так и произошло. Василий Васильевич начал рассказывать новую историю:
— Калерия Васильевна сказала насчёт памятника Кравченко, а я вспомнил об одном скульпторе, который мой бюст лепил. Я вам раньше не рассказывал об этом? – мы дружно замотали головами. – Ну, хорошо, послушайте. Я был знаком с этим скульптором, звали его Жан Мигранович Кантонян. Он умер. Но, тогда был ещё жив. – Василий Васильевич сделал небольшую паузу, стараясь придать своему лицу серьёзное выражение, но у него это плохо получалось. – Как-то мы встретились, и он мне говорит:
— Я хочу сделать ваш скульптурный портрет, скажем, бюст.
Я отвечаю: – Ну, делайте.
— Так вы придёте мне позировать?
— Нет, – говорю, — позировать вам не буду, у меня совершенно нет времени.
— Тогда дайте мне вашу хорошую фотографию.
— Это дело другое.
Я дал ему одну фотографию, и он, оказывается, этим делом действительно начал заниматься. Прошло какое-то время, он звонит мне и говорит:
— Вы знаете, никак не могу добиться портретного сходства, зайдите ко мне хотя бы на один сеанс, я бы поработал с вами.
— Я взял бутылочку коньяка, закуску, всё как полагается, и пошёл к нему. Мы сели, уже не помню, то ли сначала выпили, а потом я начал позировать, то ли наоборот. Он что-то там делал, лепил. Я вижу, не получается у него, никакого портретного сходства, но мы всё-таки немного посидели за бутылочкой коньяка и я ушёл. Через некоторое время он опять звонит: «Ну, зайдите ещё раз». Я зашёл. Он полепил меня, снова никак не получается. На столе оказалась та же самая бутылочка, мы опять посидели… и вдруг он спрашивает:
— Как вы думаете, кто сможет купить эту скульптуру?
Я отвечаю вопросом на вопрос: – А кому она нужна?
Тогда он высказал ещё одно своё предположение: «Может командование Дальней авиации купит?»
Я говорю: – Не нужна она им совершенно.
Он глубоко задумался и уже мне предлагает: «Тогда она может, подойдёт к вашему надгробию?» Простодушный такой человек. Я ему говорю: – Жан Мигранович, я настолько не похож в этой скульптуре на себя, что она вполне подойдёт и на ваше надгробие. Вот такой состоялся между нами «деликатный» разговор.
Мы снова от всей души посмеялись над потешным сюжетом этого рассказа. Юмор в рассказах Василия Васильевича прослеживался довольно часто и свидетельствовал о его личной силе. Я высоко оцениваю его способность видеть смешное в каком-то, на первый взгляд, совсем невесёлом эпизоде. Да и психологи утверждают, что удачный и своевременный взброс юмора или весёлой иронии в разговоре моментально снимает напряжённость в любом обществе. Как следствие, можно отметить теснейшую связь между юмором, физическим и психическим состоянием здоровья человека, при этом у него открывается неведомый волшебный источник дополнительной энергии. Отсмеявшись, я немного пошутил по этому поводу:
— Это великая честь для Жана Миграновича – надгробие с генеральскими звёздами, да ещё с медалью Героя Советского Союза.
— Вам передавал большой привет Николай Алексеевич Дерябин5. – сказала Алла. – Это «Клуб военачальников». Я приглашала их на спектакль и они, узнав, что я еду к вам, просили передать большой привет.
— Спасибо!
— Вопрос к вам профессиональный. – спросил Сергей, обращаясь к Василию Васильевичу. – Какой из освоенных типов самолётов вам больше понравился в плане управления и эксплуатации?
— Да, какой? Вот вы сели в него и поняли, что это ваш самолёт. – присоединилась Лида. – Очень интересно узнать ваше мнение.
— Мой самый любимый самолёт — это «ТУ-95». Уникальнейший самолёт и до сих пор летает. Комфортен, удобен в управлении и его каждые 10-15 лет совершенствуют. Сегодня он снова является современным, так как несёт крылатые ракеты. Стране нужны были новые самолёты, и я был назначен председателем комиссии по созданию «ТУ-22М-3» и «ТУ-160».
Сверхзвуковой дальний бомбардировщик «Ту-22» мы делали, тогда командовал мой предшественник Ф.А. Агальцов6. И первая и вторая модели не отвечали тем требованиям, которые изначально были заложены в этот самолёт. Двигатели не могли подтянуть его к двойной скорости звука. И когда я стал командовать Дальней авиацией, пошёл «ТУ-22М-2». Это третья модификация и она тоже не дала тех параметров, что нужно. На последнее заседание Госкомиссии приехал министр авиационной промышленности Пётр Васильевич Дементьев7. Он подталкивал меня на то, что бы я взял эту машину. Я говорю: – Нет, не возьму!

Стратегический бомбардировщик «ТУ-22М-3»

Стратегический бомбардировщик «ТУ-22М-3»

Деменьтьев был расстроен моим упорством, но его понять можно. Он вышел и направился в кабинет к Туполеву Андрею Николаевичу. Пригласили и меня туда. Пётр Васильевич меня так ругал, обзывал последними словами из-за того, что я не соглашался взять эту машину. Я говорю:
— Ну, как вы не понимаете простых вещей, им не хватает длины взлётно-посадочных полос, которые есть? Машине для взлёта не хватает полосы не только той, что у нас заложена в проекте – 1800 метров длины, но и тех, которые есть, стандартных — 2500.
Тогда Деменьев на мои возражения ответил:
— Да, что вы? Это – не беда! У нас разве мало песка? Страна песком, слава Богу, не бедствует. Можно достроить полосы.
Я говорю: — Как вы можете об этом говорить?
Он утих, но, всё-таки, они организовали вызов меня в ЦК КПСС к высоковластному функционеру И.Д. Сербину, этой зверюги. Как он на меня набросился: «Вам рабочий класс делает машины, на вас работают заводы, а вы как… носом крутите…, вам не нравится этот самолёт, видите ли». И все мои аргументы, что это не та машина, которую мы заказывали, никак не действовали. Андрей Николаевич Туполев сидел, обхватив голову руками. Он прекрасно понимал, что машина у него не получилась, долго молчал, но потом сказал: «Решетников прав. Мне нужны 25 тонные двигатели, с тягой 25 тонн».
Были двигатели 18, 20, 22 тонны, а он потребовал 25 тонн. Про такие двигатели мы ещё не слышали. Но, над ними тогда работал гениальный конструктор Николай Дмитриевич Кузнецов8. Это его двигатели. Он поработал ещё над созданием двадцатипятитонника, и они вдвоём с Андреем Николаевичем создали четвёртую модель – «ТУ-22М-3», которая пошла на вооружение.
А с «ТУ-160» тоже была большая морока. В те же годы возникла проблема создания стратегического сверхзвукового дальнего ракетоносца. Когда был сделан заказ на эту машину и начали над ней работать, я пришёл в КБ к Алексею Андреевичу Туполеву. Андрея Николаевича уже не было. Алексей Андреевич, его сын, этим делом занимался. Он вдруг выложил перед нами все данные в проекте, по этой машине. Я смотрю, а эта «новая» машина, напоминает в чистом виде гражданский самолёт «ТУ-144», который, в общем-то, был загублен. От него отказался гражданский воздушный флот, а тут он подаёт его мне. Туполев начал доклад. Я его прервал и говорю: — Алексей Андреевич, это же «ТУ-144». Он отвечает: «Да, но мы здесь раздвинем пакеты двигателей, урежем люки…» Я говорю: – Алексей Андреевич, вы же прекрасно понимаете, что любая модернизация не решит тех особенностей, которые она вобрала в себя в облике гражданского самолёта и чтобы мы ни делали, от этого обстоятельства не уйти. Машина перегрузится новым тяжёлым оборудованием, «посыпятся» все характеристики, в том числе и прочностные. Это никуда не пойдёт. Дальше мы доклад слушать не будем. Он сказал: «Хорошо. Я приглашу вас в следующий раз». Моя команда поднялась, и мы вышли из зала.
Саму идею создания такого самолёта поддержали не все. Ко мне пришёл академик из ЦАГИ9 Г.С. Бюшгенс. Он убеждал меня, чтобы я отказался от этой машины: «Давайте сделаем самолёт с большой дозвуковой скоростью, в виде платформы, на которую мы можем подвешивать ракеты с большой дальностью». Я ему говорю: — Нет, мне нужна сверхзвуковая машина.
Почему Бюшгенс пришёл ко мне? Он знал историю самолёта «ТУ-22», боялся, что если эта двухдвигательная машина прошла через такие испытания и муки, то, что же будет с этой стратегической машиной с четырьмя двигателями. Вот почему он уговаривал меня отказаться от этого проекта и искать другие решения. Я обрисовал ему совершенно другую картину проникновения сквозь воздушную оборону противника и, в конце концов, мы друг с другом не согласились.

Сверхзвуковой межконтинентальный стратегический ракетоносец «ТУ-160»

Сверхзвуковой межконтинентальный стратегический ракетоносец «ТУ-160»

Я настоял на своём варианте. Алексей Андреевич Туполев, наконец, сообщил о готовности нас принять. В овальном зале он представил нам совершенно новую машину, модель, названную «ТУ-160», которая сейчас летает. Я переселился, по сути дела, к Туполеву. У меня был отдельный кабинет, рабочая комната. Я создал свою команду и на работу ездил туда. И каждое утро требовал сводку ЦАГИ. А ЦАГИ каждый день пересчитывали все характеристики будущего самолёта, главным образом, это было связано с весом. Мы ждали, что эта машина будет весить примерно 180, ну, самое большее 200 тонн, а она вышла 275 тонн. Кроме того, там была изменяющаяся геометрия крыла. И если ещё немного вес увеличится, то потеряется смысл изменяемости геометрии. В этом и был весь ужас, который нас ждал. И всё-таки мы всё выдержали, и машина получилась классной, самым мощным стратегическим сверхзвуковым ракетоносцем в мире!
— Вы ещё не летали на них? – спросила Лида, обращаясь к молодым лётчикам.
— Нет, но двое наших сокурсников попали на авиабазу в Энгельс, они сейчас там базируются. – ответил Андрей.
— Ну, друзья ваши довольны, что летают на «ТУ-160»? – снова спросила Лида.
— Они должны быть довольны. – ответил за них Василий Васильевич. – Такой прекрасный самолёт, четыре двигателя, штурвал должен быть. Всё на электронике. Я говорил конструкторам: – Ручку управления поставьте. Они запротестовали: «Как? Ручку? На такой самолёт?» Лётчики-испытатели тоже на меня набросились: «Что вы такое говорите, зачем нужна ручка на самолёт с самой современной электроникой!». Но я настоял на своём. Поставили ручку, самолёт летает прекрасно.
Услышав в рассказе Василия Васильевича фамилию Бюшгенса, я невольно вспомнил отрицательное отношение к этому человеку  Николая Степановича Мельникова – одного из творческих руководителей программы «Буран», научного руководителя специальной лётной подготовки лётчиков-испытателей-космонавтов. Мельников, оценивая причины закрытия программы «Буран», так характеризовал одного из разрушителей программы – академика Г.С. Бюшгенса: «Бюшгенс оценивал ЛИИ имени М.М. Громова только как испытательный институт и считал его «воздушным гаражом ЦАГИ». Так проще существовать. Бюшгенс – заместитель по науке головного института отрасли – ЦАГИ, главный идеолог систем управления по всем летательным аппаратам и по «Бурану» в особенности. Был самолюбивым и самоуверенным академиком. Став высокопоставленным чиновником, он давно перестал быть учёным и превратился в учёного демагога, падкого на лесть и личную преданность. В глазах непосвящённой общественности продолжал оставаться учёным. На одном из этапов подготовки к полёту, Бюшгенс предложил мне снять моё особое замечание в «Заключении» на вылет. Когда я сказал ему, что в бурановской системе дистанционного управления (СДУ) заложена бомба замедленного действия, а это — жизнь лётчиков-испытателей-космонавтов, а они во всех отношениях представляют государственную ценность, то Бюшгенс ответил с нескрываемым цинизмом: «Одной бомбой больше, одной меньше. Не стоит копья ломать». С такими людьми, как Бюшгенс, с его связями и круговой порукой, пропали все ограничения для чиновников от науки творить беспредел. Усилиями Бюшгенса и его сторонников была затянута работа по программе «Буран», по меньшей мере, на десять лет, а после первого же успешного полёта, проект был закрыт совсем. Так, что все мысли о пилотируемых полётах уже были похоронены в хорошо отработанной системе коллективной безответственности».
Тех же взглядов на причины закрытия программы «Буран», что и Н.С. Мельников, придерживался  его друг – Игорь Петрович Волк – лётчик-космонавт, Герой Советского Союза, Заслуженный лётчик-испытатель СССР.
Отбросив все нахлынувшие в голову негативные мысли, я решил рассказать о замечательных лётчиках, с которыми мне посчастливилось встречаться в молодости:
— Вот мы говорили о Каче. – вслух сказал я. – На 50-летии планерного спорта в Орле, мне повезло встречаться с Константином Константиновичем Арцеуловым, и он рассказывал, как Качинское лётное училище создавалось. На Чемпионат Советского Союза кроме Арцеулова, в гости к спортсменам – планеристам приехали лётчики-испытатели М.А. Нюхтиков, П.М. Стефановский, И.И. Шелест, лётчик-партизан и планерист Г.С. Малиновский. Приехал и С.И. Харламов – он был в то время заместителем у А.И. Покрышкина в ЦК ДОСААФ, известные планеристы В. Ильченко и О.В. Клепикова, авиаконструктор В.К. Грибовский и основатель парашютизма в нашей стране Л.Г. Минов.
— Нюхтикова я превосходно знаю, Стефановского тоже знаю, Малиновского не знаю. А Стефановский – это великолепный лётчик. Сеня Харламов был мужем Надежды Васильевны Поповой10.
— Все они тогда рассказывали, как планерный спорт помогал им в испытательной работе, а я участвовал в Чемпионате СССР от команды Ленинграда. Заняли мы, правда, довольно скромное место, но для нас значимо было само участие, особенно знакомство с такими великими людьми. У меня остались фотографии с ними. Вы помните лётчика-испытателя Александра Васильевича Федотова?
— Помню, конечно! – ответил Решетников.
— Он любил приезжать на аэродром Мячково, в аэроклуб, и полетать на лёгких самолётах и планерах. Это недалеко от Жуковского, по рязанской дороге. Садился в заднюю инструкторскую кабину планера и учил молодёжь летать.
— Дейнекин, там, между прочим, тоже летал. Я стоял в стороне и смеялся над ним, наблюдая, как он на полном газу заруливает на стоянку и колёсами хочет на колодки попасть.
— Прочтите, пожалуйста, нам те стихи, которые вы сочинили, когда вы летели на «Зарю». – попросила Лида.
— Нет, сейчас что-то не хочется. В молодости появлялись какие-то стихи. Однажды, это было во время войны, в дивизионной многотиражке опубликовали чей-то задорный стишок:

Безумный страх царит во вражьем стане,
Когда в бои, за честь родной земли
Урутин и Решетников в тумане
Ведут свои ночные корабли.

В полку, помимо Урутина, славились другие, очень прекрасные боевые лётчики. Ни одна другая фамилия в размер стиха не попадала, а моя как раз подошла, поэтому меня и напечатали.
Я предчувствовал, что разговор рано или поздно коснётся вопросов литературы, да ещё услышав фамилию «Попова», и решил рассказать о недавнем событии, связанном с изданием одной уникальной книги.
— 7 мая в ДК «Гайдаровец» – это у Курского вокзала, собрались авиатриссы, писатели и поэты. Состоялась презентация новой книги «Мы вышли из большого боя». Составитель этого сборника стихов — Ирина Григорьевна Сивкова. Она дочь дважды Героя СССР лётчика-штурмовика Григория Флегонтовича Сивкова, да и мать у неё, также Герой Советского Союза Рябова Екатерина Васильевна, лётчица 46-го полка ночных бомбардировщиков. Немцы их называли «Ночными ведьмами». В этой книге собраны стихи, которые писали лётчицы до войны, во время войны между полётами и после войны. В последнем разделе размещены стихи других поэтов, посвящённые легендарным лётчицам трёх женских авиационных полков. В этом сборнике нашлось место стихотворению моей хорошей знакомой – Ларисы Ивановны Токун, талантливой поэтессы, руководителя литературного объединения «Глагол». Она посвятила этот стих «Делать жизнь с кого…» Почётному гражданину города Лобни Марии Николаевне Поповой – лётчице 46-го Гвардейского Таманского полка ночных бомбардировщиков. Попова совершила в годы войны 640 ночных боевых вылетов.
— Хорошо, что вышла такая книга! Гришу Сивкова я знал, он работал в последнее время в Академии имени Жуковского. Я «откопал» великолепные стихи жены одного лётчика-штурмовика, не помню её фамилии, но какие они динамичные! Как она написала…: «Окопов ржавые трещины», – образные такие стихи. – «Зенитки в предсмертной икоте». Как же там дальше… они запомнились мне сами… «Илы идут на бреющем, путь пробивают пехоте», «Звёзды на крыльях – молнии», «Сердца полёт неистов», «Врагу – вся земля могилы», «Навеки фашисты запомнили, как их штурмовали Илы». Вот такие строчки!
— Действительно, – сказал я, – в те годы писали стихи настолько динамичные и образные, что когда их читаешь, ком в горле появляется, и слёзы непроизвольно текут.
Решетников продолжил декламировать:

Их запомни, Родина,
Всех назови поимённо –
С орденом, или без ордена –
Тихо склони знамёна.

Ну вот, выдираю строки из головы, я их не заучивал, они сами оставляли свой след в моей памяти.
Марина по отдельной строке нашла это стихотворение в интернете с помощью своего смартфона и прочла нам это стихотворение полностью.

«Память»
Окопов ржавые трещины,
Зенитки в предсмертной икоте –
«Илы» идут на бреющем,
Путь пробивая пехоте.
Звёзды на крыльях – молнии,
Врагу вся земля – могилой.
Навеки фашисты запомнили,
Как штурмовали «илы».
Руки в штурвалы впаяны,
Сердца полёт неистов.
Наши простые парни –
Чёрная смерть фашистов.
Ты их запомни, Родина,
Всех назови поимённо –
С орденом или без ордена –
В честь их склони знамена.
Все они были героями,
Подвигом – каждый вылет…
Над их поредевшим строем
Слава простёрла крылья.

— Здесь автор почему-то не указан. Написано: «Газета «Сталинский сокол» – 1941 год, сентябрь».
— Ох, молодец! – с чувством произнёс Василий Васильевич. – Какие стихи динамичные и крепкие. Как здорово написано! А я вспомнил её имя и фамилию. Это – Нелли Мордовина.
Вот статья о самой Нелли Мордовиной. – покопавшись в интернете, сказала Марина. – Оказывается, среди её друзей было много известных лётчиков – Степан Микоян, она ему посвятила стихотворение «Генерал», будущий космонавт Георгий Береговой и лётчик-испытатель Марина Попович, Николай Коровушкин – первый российский лётчик, перешедший на реактивный сверхзвук. Вот слушайте, читаю: «Небо над Ахтубинском однажды утром озарил росчерк реактивного самолёта именем «НИНЕЛЬ». К этому периоду относятся и лучшие лирические стихи Мордовиной. А в Астрахани, средней школе № 33, присвоили имя Н.Мордовиной».
— Представляете, как это тяжело ждать мужа с полётов. Писать стихи, да такие, что через очень много лет, мы будем их читать, и мурашки побегут по коже. – печально сказала Лида.
— Да, да, да! – тихим голосом произнёс Василий Васильевич.
— Раньше было чуть-чуть другое время. – вдруг сказал Сергей.
— А что, сейчас немножко не такие девушки? – женским чутьём поняв, что он имеет в виду, спросила Лида.
— Время всегда одинаковое, раньше, как мне кажется, люди немного другими были, более сильные духом. – высказал я своё мнение.
— Да, время не изменилось, но люди изменились. – согласился Сергей, – Пропала та любовь, что была раньше. Раньше человек уезжал в командировку месяца на три, а то и больше – его ждали, а сейчас уехал на две недели и уже никто не ждёт.
— Я хочу немножко о другом сказать. – с обидой за всех женщин произнесла Лида. – Вот смотрите, мы уже поколение шестидесятников, Александр Николаевич и Василий Васильевич старше. У нас понятие любви совершенно одинаковое, несмотря на время. И сейчас, если женщина любит, три месяца и больше будет ждать. Молодёжь стремится к той же самой любви, что и раньше была.
— По-моему, у каждого своя любовь. – высказал свою точку зрения Решетников.
— Ценности у людей были совсем другие. – снова заговорил Сергей. – Раньше свадьбу можно было сыграть просто, как у Василия Васильевича, и люди потом долго вместе живут, справляют серебряную и даже бриллиантовую свадьбу. А сейчас? Есть, конечно, редкие исключения. Раньше престижно было выйти замуж за военного и поехать за ним куда угодно: на Север, Юг или Восток, женщины согласны были жить в неустроенных квартирах.
Сейчас совсем другое. Девушка спрашивает выпускника училища: «Куда тебя направляют?», он говорит: «Воздвиженка». Она отвечает: «Свободен!». Другая: «Куда?», лейтенант: «Город Сеща». Она: «До свидания». А ещё один выпускник отвечает: «Москва». Опаньки! Она, не задумываясь, бросается ему на шею: «Я согласна!». Вот такая картина получается. В Балашове девушки учатся, в основном, по специальностям учителя и врача. И почти половина наших выпускников женятся. Политика! То же самое было в Ртищево, когда мы приезжали курсантами 3 курса в военный городок, и уже все знали, что приезжают курсанты. А в городке футбольное поле большое, парк, беседка. Девушки за несколько дней до приезда уже оккупировали эти территории. Они сидят везде, где только можно. Сидят и ждут момента, когда приедут курсанты, чтобы познакомиться.
— Я вас поправлю немного. – возмутилась Марина. – Вы противоречите сами себе, то говорите, что девушка отказывается ехать с выпускником, то оккупируют территории и ждут женихов. А раз половина ваших выпускников переженились, значит, любовь всё-таки есть. Причём здесь политика? Кто из девушек не решился поехать, значит, просто никакой любви и не было. Раньше ездили работать по распределению хоть в Тикси, да куда угодно. Получил диплом и езжай, отработай три года там, где необходимо Государству. А потом либо закрепишься, либо нет. И никто не считал это несправедливым.
— Я всю жизнь проработала в роддоме, – сказала Сикорская, – и уверена, что у некоторых девчонок желание больших денег и крупных городов со временем пропадёт, а вот в дальнейшем появится желание любить, и обязательно найдётся настоящий мужчина. У меня хобби, я пишу стихи и прозу. Напишу новый рассказ, а потом отдаю прочитать врачам, медсёстрам. Рассказы, в основном, связаны с авиацией, с армией, с любовью. Мои коллеги не дадут соврать, сюжеты из жизни взятые. Потом, мне очень важно видеть глаза молодых девушек, очень важно, что они мне потом скажут. И много раз видела, как они плачут после прочтения. Их сердца ищут настоящих мужчин, а глазами мы, наверное, не на тех смотрим.
— Нет. Сейчас не так. – самоуверенно возразил Сергей. – Можно любить кого угодно, если позволяет финансовое состояние.
Лида даже привстала с места и говорит:
— У меня был недавно такой разговор с молодой девушкой, когда она думала вот так же. Я ей говорю: – А ты возьми, собери чемодан, да и махни медсестрой на западную границу, где подводники базируются, если тебе этот образ нравится. Вот там ты всегда встретишь своего человека. А здесь в Москве, в таких вот мегаполисах, трудно встретить человека, которого полюбишь.
Чувствуя, что напряжение нарастает, Василий Васильевич решил вмешаться в этот разговор, который в дальнейшем мог бы обостриться. Он сказал:
— Наш авиационный выпуск в 1938 году расхватал весь пединститут. Когда все переженились, то оставшихся холостяков перед отправкой по авиационным частям, разместили в актовом зале, койки поставили, а женатых поселили на сцену. Они занавесом закрылись.
— Внимание, занавес открывается…! – засмеялся я. – Ох, и любите же вы пошутить, Василий Васильевич!
— Это не шутка, так действительно было. А что касается совместной жизни с женщиной, то варианты бывают разные, – сказал Василий Васильевич, — недавно я узнал, что есть брак, который называется «гостевой». Жена живёт в одном месте, а он в другом, или в этом, но в другой квартире. Я видел по телевизору, как об этом рассказывал Сафронов Никас – художник. Жена где-то в одном месте живёт, а он в другом. Вот он, «гостевой брак». Он приезжает к ней в гости, а потом она к нему. Так и живут. Для художника это может быть и хорошо.
Я вспомнил одну из передач по телевидению «Судьба человека» с Борисом Корчевниковым и говорю:
— Одна наша знаменитая актриса кино, рассказывает, что развелась с мужем режиссером из-за его измен и ушла от него вместе с детьми. Он потом женился на другой актрисе, но её продолжал любить всю жизнь. Корчевников спрашивает у актрисы: «Ну, вот сейчас, прошло уже много лет, его уже нет давно, вы жалеете о своём поступке?». Она отвечает: «Конечно, жалею! Я жалею, что ушла, молодая была и глупая!». Вот так в жизни бывает. И в продолжение разговора о молодёжи…
9 мая один писатель – Иларион Рыбаков, из Монино, мне говорит: «Вот надумал о молодёжи книгу написать». Я ему предлагаю: – Хотите, подарю для вашей книги свеженький молодёжный сюжет. Сегодня на станции Лобня, дожидаясь электричку, я наблюдал такую картину. Взрослый парень идёт по платформе под переходный мост, за ним бежит девушка, догоняет и сильно бьёт его ногой по заднему месту. Он оборачивается и отвечает ей тем же, но промахнулся и ботинком попал по бедру. Только после этого странного ритуала, они стали обниматься и целоваться. Вот это современная встреча двух влюблённых!
— Это нормально по нынешним нормам. – спокойно сказал Сергей. – Они просто поздоровались.
Мы немного опешили от такого утверждения, а Лида начала рассказывать:
— Откуда взялись такие нормы? Моя мама – дочь офицера, увлекалась авиацией, прыгала с парашютом и была инструктором по парашютному спорту. А папа возглавлял автоколонну, которая подвозила к самолётам разные грузы. Он мне рассказывал: «Мы приехали на аэродром, пока из машин всё выгружалось, я наблюдал, как приземлился самолёт, а затем из него вышла девушка, в лётной форме, очень красивая, шлем снимает, и длинные вьющиеся волосы от ветра распустились вдоль самолёта. Я уже ничего не видел. Только девушку и самолёт». Мне кажется, у нашей молодёжи не хватает вот этой романтической ноты, какая была у наших родителей. Они умели видеть во всём красоту. Мне было года три, наверное, я помню, мама посадила меня на крыло самолёта, а я ногами болтаю. И вот это ощущение – самолёт — пространство до сих пор живёт в моём сознании.
А совсем недавно я приехала из Кронштадта, и сразу пришла на одно мероприятие, там принимали ребят в «Юнармию». В президиуме сидела абсолютная чемпионка мира по высшему пилотажу Светлана Капанина, я и ваши коллеги, Заслуженные военные лётчики из Чкаловского. В конце мероприятия выходит молодой человек, который вступил в «Юнармию» и говорит: «Спасибо гостям за то, что вы всё так хорошо рассказали об Армии! Особенно мне понравился совет «идти в генералы»». Мы тогда ребятам сказали, что они теперь просто вынуждены стать генералами. Ребята, – обратилась Лида к лётчикам, – желаю, чтобы у вас такие генеральские звёзды на погонах были, как у Василия Васильевича!
— На нашем самолёте даже и не знаю, как генералом стать. По течению плывём. – вздохнул Сергей.
— Никто ничего не знает! – тут же отреагировал Решетников.
— Есть желание в дальнейшем ещё учиться, повышать свою квалификацию? – спросила Лида.
— Конечно!
Мне стало грустно от того, что молодые люди так пессимистически относятся к жизни, к своей профессии, к перспективе. Подумалось, может просто рисуются, молоды они ещё, вот обдумают на досуге нашу сегодняшнюю встречу и, я уверен, они сделают правильные выводы. Ведь не забылась старая армейская поговорка: «Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом». До нашего времени это выражение не потеряло своего значения в отношении любой выбранной специальности, не только военной. Человек, стремящийся достичь совершенства в своей профессии, намечает для себя наивысшую планку и старается дойти до неё, готов стремиться к этой цели всю свою сознательную жизнь. Правда, не всем удаётся дорасти до намеченной планки по разным причинам, но это уже дело случая и непредвиденных обстоятельств. Мне захотелось рассказать об одном отдельно взятом, но очень известном всем человеке:
— Когда-то в Ленинградский аэроклуб пришёл паренёк и сказал: Я хочу летать. Его приняли. Одним из его лётчиков-инструкторов был Смолин Виктор. Виктор долгие годы тренировал сборную команду СССР и потом России по самолётному спорту. Когда я уже жил в Лобне, читаю сообщение ТАСС о том, что в Космосе Сергей Константинович Крикалёв – тот самый паренёк из Ленинградского аэроклуба. После первого длительного полёта на космической станции, он становится Героем Советского Союза. Летит во второй длительный полёт. Когда вернулся на Землю, Советского Союза уже нет, оказался в «новой» России, ему присвоили второе звание – Героя России. Крикалёв шесть раз летал в Космос, причём на длительные периоды, стал Чемпионом мира по высшему пилотажу по планерному спорту. Его снова готовил к этому достижению и тренировал Виктор Смолин. Я с Крикалёвым встречался в ноябре 2013 года в МАИ, на 90-летии планерного спорта. Генерал-майор Владимир Константинович Иванов тогда за высокие достижения в космических полётах торжественно вручил ему «Золотую космическую медаль» от Международной Федерации аэронавтики. Так что, ребята, стремиться к совершенству надо, и кто его знает, лет, эдак, через двадцать у вас генеральские звёзды на погонах появятся, и мы будем гордиться знакомством с вами.
— Судьбой можно потихоньку управлять. – ободряюще сказал Василий Васильевич.
— А как? Подскажите. – загорелась Марина.
— Как? У меня была полная возможность вообще не идти на фронт. Я продолжал бы работать лётчиком-инструктором в резервном полку, где готовил лётчиков, переучивал штурманов на «Ил-4» и отправлял их на фронт. Вот такая была у меня работа. А я хотел на фронт, самому летать и бить врага. Меня не отпускали и, однажды, я ушёл из полка, не взяв никаких документов. Прилетел попутным самолётом во фронтовой авиаполк, там меня приняли и всё. Документы мои потом на фронт переслали. Мне рассказывали, как в один из дней в 1941 году пришли на работу, а меня нет. Пошли на квартиру, где я был на постое, а им говорят: «Он оделся и ушёл». Вот так пошла у меня новая судьба. Я летал на боевые задания. А остался бы в резервном полку до конца войны, и неизвестно, как бы сложилось у меня дальше. В моей жизни был не только этот поворот, были и другие изменения в судьбе, когда, вопреки предложенным обстоятельствам, я корректировал их немножечко по-другому. Даже в авиацию, я вам рассказывал, тоже ушёл, хотя мог бы остаться на рабфаке.
— Василий Васильевич, значит, получается так, когда тебе приходит какая-то дельная мысль, надо не бояться, а делать это? – спросила Марина.
— Конечно, делать. Нужно делать свою жизнь, вот и всё.
— Это и есть управление своей судьбой. – сказал я. – Неуправляемых процессов в нашей космической системе, в которой мы пребываем, не существует. Ты не управляешь собой и своим будущим – тобой начинают управлять другие, с более высоким уровнем понимания того, что происходит в жизни нашего общества.
— Абсолютно правильно, – воскликнула Лида, – я согласна. Если ты сам над собой не будешь работать, над тобой будут работать другие.
Я заметил, что Светлана всё чаще и чаще стала появляться на веранде, взглянул на часы, и понял её скрытое беспокойство. Василию Васильевичу необходим был дневной отдых. Мы уже и так более четырёх часов сидим за столом и разговариваем. Я предложил на прощание сфотографироваться всем вместе и собираться по домам. Мы попрощались с гостеприимными хозяевами, а Андрей на своём автомобиле довёз нас до станции.
Поздно вечером, просматривая отснятые за день видеозаписи, фотографии и ключевые пометки в блокноте о встрече с В.В. Решетниковым, анализируя наши беседы, охватывающие разные темы, я задумался о великой миссии ветеранов Великой Отечественной войны на формирование нашего мировоззрения.
По сути, сегодня встретились сразу четыре поколения, очень разные по восприятию действительности и оценке того, что происходит с нами, в нашей стране и мире. Не прошло и двух недель, как мы отпраздновали 74-ю годовщину Победы нашего народа над фашистской Германией и её союзниками. Ради справедливости, можно отметить, что в последние годы проявляется огромный интерес многих людей к познанию подлинной истории своей страны, и гордость за своё Отечество. Изучение фактов формирует историческое самосознание.

Л.В. Сикорская, М.В. Аксёнова (Глухарёва), В.В. Решетников, А.А. Канцибер (Лукашенко)

Л.В. Сикорская, М.В. Аксёнова (Глухарёва),
В.В. Решетников, А.А. Канцибер (Лукашенко)

Вместе с тем, резко усилились попытки фальсификации и искажения истории России. В обществе формируется негативное отношение к её советскому периоду, а это снижает дальнейшее эффективное развитие и влияет на безопасность Российского государства.
Российский историк В.О. Ключевский11 так объяснял влечение людей к изучению своей истории: «Почему люди так любят изучать свое прошлое, свою историю? Вероятно, потому же, почему человек, споткнувшись с разбега, любит, поднявшись, оглянуться на место своего падения».
В настоящее время нет приемлемой для России идеологии12, ни в системе образования, ни в педагогике, ни в науке, ни в политике, а без идеологии невозможно развитие общества. Закреплённый Конституцией РФ миф об отсутствии государственной идеологии является сознательной манипуляцией для сокрытия идеологического влияния и создания иллюзии полной идеологической свободы. М.В. Ломоносов писал: «… что ежели в одном месте чего убудет,  то в другом — присовокупится». Отказавшись от одной идеологии и не приняв другую, наше общество встало на опасный путь. Мы видим навязывание определенной, чуждой для России, идеологии, повсеместную пропаганду специфического западного взгляда на мир.
Мало кто задумывается над тем, что наше сознание управляется извне бесструктурными методами ещё с давних времён. Приведу лишь некоторые выдержки из сравнительно недавней «Доктрины Аллена Даллеса», Директора ЦРУ США, издания 1945 года:
«Мы бросим всё, что имеем, всё золото, всю материальную мощь и ресурсы на оболванивание и одурачивание людей. Человеческий мозг, сознание людей способны к изменению. Посеяв в России хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые…
Мы найдём своих единомышленников, своих помощников и союзников в самой России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательного угасания его самосознания.
Из литературы и искусства мы… постепенно вытравим их социальную сущность, отучим художников, отобьём у них охоту заниматься изображением, исследованием… тех процессов, которые происходят в глубинах народных масс. Литература, театр, кино — всё будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать и поднимать так называемых художников, которые станут насаждать и вдалбливать в сознание культ секса, насилия, садизма, предательства — словом, всякой безнравственности.
В управлении государством мы создадим хаос, неразбериху. Мы будем незаметно, но активно и постоянно способствовать самодурству чиновников, взяточников, беспринципности. Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркоманию, животный страх… и вражду народов, прежде всего вражду и ненависть к русскому народу — всё это мы будем ловко и незаметно культивировать.
И лишь немногие, очень немногие будут догадываться или понимать, что происходит. Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище, найдём способ их оболгать и объявить отбросами общества… Мы будем расшатывать таким образом поколение за поколением… Мы будем драться за людей с детских, юношеских лет, будем всегда главную ставку делать на молодежь, станем разлагать, развращать, растлевать её. Мы сделаем из них космополитов».
К несчастью для России, ядовитые семена чужой идеологии, находят благодатную почву и прорастают в головах неустойчивой части нашего общества и мы имеем сейчас то, что имеем.  Бывший Советский Союз захлестнула невиданная волна преступности, наркомании, алкоголизма и проституции. Ещё хуже, когда эти семена нашли благодатную почву в мышлении людей, так или иначе, находящимися в сфере управления нашим большим Государством – Россиею.
Медленно, шаг за шагом, используя свои капиталы, мафия в первую очередь захватывала средства массовой информации, финансировала научные разработки и традиционно подминала под себя индустрию развлечений. Их щупальца проникали в государственные структуры, как напрямую, или через своих марионеток, так называемой «пятой колоны».
Проникали в системы образования и культуры, и постепенно начинали разрушать многотысячелетнюю русскую Цивилизацию, национальные традиции и культурное наследие. Внушают людям через средства массовой информации ложные и примитивные нормы поведения. Разрушая национальные культуры, международная мафия навязывает людям аморальные принципы, стараясь превратить людей в разумных животных, через структурные и бесструктурные методы влиять, в первую очередь на молодёжь, стараясь привить им беспринципность, самолюбование и личный эгоизм.
Прошло 74 года после тяжёлой войны, но Запад ни на один день не оставляет попыток разрушить и покорить Россию. Доктрина Запада и США «разделяй, стравливай и властвуй», поощрение нацизма, вошли в мозги некоторой части нашей молодежи как руководство к действиям. Таким образом «цивилизованные» державы финансируют в России «пятую колонну» и формируют «троянских коней» при попустительстве властей, надеясь расколоть общество изнутри.
Мировые «элиты» ведут себя как люди, лишённые жизненной перспективы. Складывается впечатление, что паразитарные группы составляют психически нездоровые люди, ради сиюминутной наживы убивающие будущее, религиозные маньяки, погружающие мир в хаос в ожидании пришествия своего мессии – они убивают людей, разрушают города, страны культурные памятники со зверским садизмом, несвойственным нормальным людям.
Война против русского народа ведётся практически на всех уровнях, включая и язык, на котором мы говорим. Уничтожается живой русский язык, резонирующий на уровне генетики с русским человеком.
Иллюзии рано или поздно развеются, исчезнут, но разочарование, а в худшем случае может оказаться и большой бедой, будет не иллюзорной, а вполне реальной. В условиях уже сложившейся глобализации, третья мировая война принесёт гибель всему человечеству.
Интерпретация истории может открыть дорогу очень тяжелым глобальным общественным последствиям, которыми, возможно, будут подавлены люди на протяжении ещё нескольких последующих тысячелетий.
Каждая, сравнительно недавно созданная страна, старается приписать себе исключительную древность. Например: переписыванием и фальсификацией своей истории стали интенсивно заниматься страны, возникшие после того, как развалили СССР, а затем и Югославию. Подтасовать историю пытались с древнейших времён. В наше время эта разрушительная работа ведётся Скандинавскими странами, Прибалтами, Польшей, США и другими, к сожалению, Россия не является исключением13. Например, на Украине интенсивно переписываются учебники по истории. По новым школьным учебникам Украина становится всё древнее и древнее.
Осталось совсем мало людей, прошедших войну и готовых рассказать о подробностях того сложного времени. К таким уникальным людям относится Герой Советского Союза Василий Васильевич Решетников, которому 23 декабря 2019 года исполнится ровно 100 лет.
Но Решетников не ушёл из авиации. Несколько лет назад он вновь «вернулся в строй». В небо взмыл самолёт «ТУ-160», на фюзеляже которого было написано крупными русскими буквами «Василий Решетников». Самолёты «Ту-160» вошли в боевой состав ВКС России. Это единственные в мире межконтинентальные стратегические ракетоносцы, способные летать со скоростью 2200 километров в час. Точное число целей, по которым такой самолёт может одновременно наносить удары, до сих пор — государственная тайна. За изящество и окраску наши пилоты называют его «Белый лебедь»», а натовцы с опаской именуют «Блэкджек». Самолёт побывал в Сирии, где успешно выполнял боевые задания, в Венесуэле, в ЮАР. Появлялся у берегов Исландии и Аляски.

Сверхзвуковой стратегический бомбардировщик-ракетоносец «Ту-160» «Василий Решетников». Фото Александра Чебаненко

Сверхзвуковой стратегический бомбардировщик-ракетоносец «Ту-160»
«Василий Решетников». Фото Александра Чебаненко

Брать эстафету приходится нам, чтобы передавать истории очевидцев и участников Отечественной войны, выступать перед школьниками и напоминать о подвигах, которые совершали наши отцы и деды.
Очень важно знать правду от тех, кто видел эту войну своими глазами. И драгоценны для нас все без исключения их рассказы о том времени, строе жизни, собственных судьбах. Живые же свидетельства тех, кто прошел войну, являются самыми ценными материалами не только для наших современников, но и для потомков.

¹ Имена лейтенантов-лётчиков изменены.
² Александр Никитович Волков (25 марта 1929 — 7 декабря 2005) — советский военачальник, Маршал авиации.
³ B-24 «Либерейтор» (англ. Consolidated B-24 Liberator) — американский тяжёлый бомбардировщик времён Второй мировой войны.
4 Москвителев Николай Иванович (род. 27 июля 1926 года) – советский военачальник, командующий авиацией ПВО СССР,  генерал-полковник (10.02.1981)], Заслуженный военный лётчик СССР (1968).
5 Николай Алексеевич Дерябин — руководитель аппарата Клуба военачальников, в прошлом пресс-секретарь Министра обороны России.
6 Филипп Александрович Агальцов (8 (20) января 1900, село Солдатское, Ефремовский уезд, Тульская губерния, ныне Ефремовский район, Тульская область — 29 июня 1980, Москва) — советский военный деятель, Маршал авиации (28 апреля 1962), генерал бригады Народного Войска Польского. Герой Советского Союза (21 февраля1978).
7 Пётр Васильевич Дементьев (11 (24) января 1907  — 14 мая 1977) — советский государственный деятель, министр авиационной промышленности СССР, генерал-полковник-инженер. Дважды Герой Социалистического Труда (1941, 1977). Лауреат Сталинской премии (1953).
8 Николай Дмитриевич Кузнецов (10 (23) июня 1911 — 31 июля 1995) — советский генеральный конструктор авиационных и ракетных двигателей. Действительный член АН СССР и РАН, дважды Герой Социалистического Труда (1957, 1981). Лауреат Ленинской премии. В 1982 году присвоено звание почётного гражданина города Куйбышева (Самары).
9 ЦАГИ — центральный аэрогидродинамический институт имени профессора Н.Е. Жуковского (входит в НИЦ «Институт имени Н.Е. Жуковского»).
10 Надежда (Анастасия) Васильевна Попова (17 декабря 1921 — 6 июля 2013) — участница Великой Отечественной войны, заместитель командира эскадрильи 46-го гвардейского женского полка ночных бомбардировщиков 4-й Воздушной армии 2-го Белорусского фронта, Герой Советского Союза (1945), Заслуженный работник культуры РСФСР (1983), гвардии полковник в отставке.
11 Василий Осипович Ключевский (16 [28] января 1841 — 12 [25] мая 1911) —российский историк, ординарный профессор Московского университета, заслуженный профессор Московского университета; ординарный академик Императорской Санкт-Петербургской академии наук по истории и древностям русским (1900), председатель Императорского Общества истории и древностей российских при Московском университете, тайный советник.
12 Идеология — система политических, социальных, правовых, философских, нравственных, религиозных, эстетических идей и взглядов, исповедуемых партиями, политическими течениями, общественными движениями, научными школами, отражающих их мировоззрение, идеалы, целевые установки.
13 Фальшивая «Новая хронология» Фоменко и Носовского (примечание автора).

© Copyright: Александр Крохин

Поделиться в соц. сетях

Опубликовать в LiveJournal
Опубликовать в Мой Мир
Опубликовать в Одноклассники
Запись опубликована в рубрике НАШЕ ТВОРЧЕСТВО, ПРОЗА с метками , , . Добавьте в закладки постоянную ссылку.

2 комментария: Диалоги с В.В. Решетниковым. Часть третья. Проза А. Крохина

  1. admin говорит:

    Алесандр Николаевич!
    ОООООчень интересно! Не прочитала, а буквально проглотила!

  2. Александр Крохин говорит:

    Спасибо, Евгения Аркадьевна! Мне самому было интересно всё прочитать на сайте. Кажется, работа удалась!

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *