Дом на улице Весетас. Проза В. Кузнецова

Валентин Саввич Пикуль

Существует некая закономерность – всё сказанное человеком, уважаемым нами, близким, после его смерти обретает особый смысл. Припоминаются мельчайшие детали общения, жесты, манера разговора, поведения… Подобное со мной происходит и сейчас. Всего каких-то полтора года прошло со времени моей, к сожалению, единственной встречи с В.С. Пикулем, а понимаешь: многое ещё будет всплывать в памяти, и никакие самые подробные дневниковые записи не в состоянии исчерпать всей полноты ощущений.
В Ригу меня привело редакционное задание. Второй год подряд журнал проводил конкурс под названием «Новогодний сюрприз». Победителям вручалась книга Валентина Саввича с автографом автора. В данном случае это был сборник, куда вошли роман «Честь имею» и двенадцать миниатюр.
17 октября 1989 года, нагруженный сумочками с увесистыми книгами, в десятом часу вечера я сел в поезд Москва – Рига и занял боковую верхнюю полку.
Внизу устроилась миловидная женщина, которая только что проводила в ФРГ на постоянное жительство своих родственников. Сама Мелита Яновна жила в Даугавпилсе и преподавала русским школьникам латышский язык.
В двух словах я рассказал своей попутчице о цели своей поездки в Латвию, о предстоящей встрече с писателем. Лицо её подобрело, и я услышал хорошие тёплые слова в адрес земляка. Она также посетовала на отсутствие книг В.С. Пикуля – не только в свободной продаже, но и в школьных библиотеках.
В Ригу поезд пришёл без опоздания, без каких-то минут одиннадцать. Теперь необходимо было разыскать нужную мне улицу. Город был знаком довольно хорошо – когда-то я проводил инженерно-геологические изыскания под телецентр на Заячьем острове. Вот только на улице Весетас, где жил Валентин Саввич, бывать не приходилось.
Я бы не сказал, что рижане негостеприимны, но так уж получилось, что всех, кого я спрашивал, не могли мне с уверенностью указать нужное направление. И шёл то в одну сторону, то в другую сторону, пока наконец не заглянул на почту и не выписал название улицы по-латышски (ради спортивного интереса). Первая же женщина, к кому я обратился, вероятно, решила, что перед ней глухонемой. Она взяла мою записную книжку и начертила схемку, указав номер троллейбуса, да ещё и показав на пальцах – «тройка».
В транспорте мне повезло больше. На мои расспросы девушка с ребёнком, будто читая мои мысли, сказала, до какой остановки доехать, перейти на какую сторону и где отыскать нужный мне дом.
Так и оказалось. Но, прежде чем войти в подъезд, я, не торопясь, обошёл весь дом, как бы приглядываясь к нему, изучая, а потом последовал пешком на четвёртый этаж, где возле лифта увидел дверь с металлической накладкой и двумя врезными замками…
Позвонил. Тишина. Немного подождав, позвонил ещё раз. И снова молчание…
Можно было бы, конечно, всё упростить, сообщив заранее о своём приезде Пикулям. Но, по слухам, Валентин Саввич неважнецки себя чувствовал, а получить отказ – такого допустить не могли. Мы понимали, что супруга оберегает писателя от излишних посетителей, просителей всякого рода. Но приближается день конкурса, а следовательно, мы должны были иметь на руках книги с автографом Валентина Саввича. Да и, честно говоря, самому хотелось встретиться с ним, пообщаться, кое-что выяснить. Забегая вперёд, скажу: покидая гостеприимный дом Пикулей, я почувствовал на душе праздник…
Но снова вернёмся к порогу квартиры номер 25, где на мои звонки никто не отвечал.
И тогда я постучался в дверь напротив. Соседка поначалу взглянула на меня с некоторой осторожностью. Но после того, как я рассказал, кто и откуда, да ещё и попросил оставить «тюки» с книгами, хозяйка любезно объяснила, что Валентин Саввич обычно днём отдыхает, а его супруга Антонина Ильинична – на работе, в библиотеке окружного Дома офицеров.

Антонина Ильинична — спутница жизни

И вскоре я уже сидел в её кабинете, и, пока она знакомилась с рекомендательным письмом от нашего главного редактора В.И. Фирсова, я вынимал из кармана плотные блестящие картонки, на которых В.С. Пикулю надо было поставить автограф. Получалась довольно приличная стопка, но Антонина Ильинична только слегка улыбалась в ответ – «что, мол, с вами поделаешь, журналистами, – везде найдёте, везде отыщете…». Но всё же, как мне кажется, решающую роль сыграла весточка от Владимира Ивановича, который в трудное для Пикуля время, когда недруги и зубоскалы, старались укусить его побольней, поддержал и словом, и делом…
С Антониной Ильиничной я договорился, что подойду к девяти вечера, и в ожидании этого часа отправился бродить по городу.
У пруда, обласканного осенним солнышком, спокойно чистили пёрышки дикие и, похоже, сытые утки, точь-в-точь как десять лет назад. С удовольствием погулял по набережной Даугавы, побывал в музее истории Риги и мореходства, в Художественном музее, где мне предстояло выяснить кое-что о выставке картин русских художников, состоявшейся в Риге в 1907 году. На неё был приглашён и мой дед, художник Павел Павлович Кузнецов. Приглашение от имени «Рижского общества поощрения художеств» подписал некто барон фон Менгден. Об этом славном меценате я узнал не где-нибудь, а от самого Валентина Саввича, который, не глядя, достал с полки какую-то древнюю книгу и дал мне исчерпывающую информацию.
Прогуливаясь по городу, я, естественно, заглянул и в магазины, где уже тогда почти все товары продавались по предъявлении «визиток». Меня это и удивило, и покоробило… А чтобы скоротать время, отправился в кинотеатр на фильм «Брызги шампанского». Пытаюсь хоть что-то вспомнить из содержания – не получается. Вероятно, все мои мысли были обращены на предстоящую встречу. Помню только одно, что так и не досмотрел картины.
И чем ближе приближалась к девяти часовая стрелка, тем волнительней я себя чувствовал. А чтобы как-то успокоиться, отправился к Пикулям пешком. Обычно я заранее никогда не продумываю ход беседы, «столблю» только то, чего не стоит упускать из виду, необходимо выяснить. Всё, на мой взгляд, должно получаться экспромтом, без видимой подготовки, но определённый настрой нужен.
И вот я уже снова поднимаюсь по ступенькам на четвёртый этаж, и, забрав у соседей сумки с книгами, слегка нажимаю на звонок. Милая, живая, открытая, несколько застенчивая улыбка Валентина Саввича, от которой сразу становится легко, свободно. Крепкое, мужское рукопожатие. Мягкая доброжелательность Антонины Ильиничны, и я – «для себя» – уже свой человек в этом доме – пробираюсь в шлёпанцах вослед хозяину, облачённому по-домашнему, в его главный рабочий кабинет.
И пока мы устраиваемся и произносим первые слова, принятые в таких случаях, расспрашиваем об общих знакомых, хозяйка хлопочет по части чайку, выставляя возле меня огромадный сочный торт…
Единственное, что во всё время нашего общения довлело надо мной, так это то, что я отнимаю у писателя драгоценные часы, ибо приближалась ночь – время работы Мастера. Но тот, казалось, никуда не торопится, пожалуй, ему даже было интересно беседовать со «свежим» человеком, тем более, что нам было о чём поговорить.
В кармане у меня лежало десять страниц рукописного текста, которые уже успели изрядно поистрепаться. Дело в том, что журнал «Дружба» опубликовал миниатюру Валентина Саввича «Чтоб мы помнили» – о выдающемся нашем полководце генерале М.Д. Скобелеве. Тема эта мне хорошо знакома, ибо занимался я ей в течение многих лет и, главным образом, по велению сердца. Предмет сей знал, и к Пикулю у меня была масса вопросов, а если быть откровенным, ещё и претензии. Но это и понятно: «мой» Скобелев должен был так или иначе разниться от пикулевского.
Однако доставать свои записи я не стал, вернее, не успел, так как Валентин Саввич не единожды в разговоре старался подчеркнуть, что он не историк и пишет так, как ему видится тот или иной образ, как подсказывает творческая интуиция, сердце, наконец. И всё же краешком, чуть-чуть я коснулся «скобелевской» темы…
Надо было видеть, как оживает Валентин Саввич при упоминании доблестных имён Отечества, сколько у него неподдельной любви к Родине, интереса к её сегодняшнему дню и дню минувшему, ко всем её бедам и радостям, нуждам и проблемам… Главное, наверное, что я вынес из встречи с ним, – я понял его Сердце – сердце Большого человека. Какие же надо иметь подленькие душонки, чтобы пытаться обидеть эту светлую, по-детски чистую, тонкую Душу. А может, просто всё шло от незнания, неведения, что писатель Пикуль – удивительный, необыкновенный…
Меня потряс кругозор этого человека, широта его мышления, эрудированность, степень образованности (не надо путать с образованием). Казалось бы, и это Валентин Саввич прекрасно понимал, что факты его биографии свободно я мог узнать из неоднократно публиковавшихся биографических сведений, но он рассказывал о себе снова и снова, чтобы утвердить, как я понял, в собеседнике какую-то определённую мысль, может быть ценную, полезную для вас.
— Я ведь до тридцати лет жил по-разному, и бесшабашно, по-всякому… А потом сам себе сказал: «Всё, хватит дурака валять, пора за работу…» И с тех пор, как проклятый, не отрываясь от стола… А ночами спать я ещё не привык на флоте, когда нёс вахту…
Пикуль временами покуривал, пил чай, и я отхлёбывал из огромной кружки и аккуратно бросал взгляды по сторонам, пытаясь сохранить в памяти обстановку комнаты.
В один из таких, «паузных» моментов он вдруг оживился и предложил мне осмотреть квартиру. Запомнилась, прежде всего, портретная галерея, умещенная в каталожные карточки, расставленные вдоль стены соседней с кабинетом комнаты. Бережно и не без некоторой гордости хозяин поглаживал картотеку, а потом подошёл к висящей у окна книжной полке:
— Вот здесь все мои издания. – И, быстро пробежав взглядом, достал одну из книг, пролистал и поманил меня за собой в кабинет. Теперь эта книга, и я не побоюсь этого слова, украшает мою… небольшую библиотеку. «Каторга. Крейсера». Дальневосточное книжное издательство, 1989 г. И дарственная надпись:
«Всеволоду Михайловичу Кузнецову, моему коллеге по работе в горячем цехе литературы. В. Пикуль. ХХ в. Riga».
В эти минуты я зримо вижу Валентина Саввича. Он сидит чуть вполоборота за письменным столом и подписывает книги, которые я привёз из столицы. Почерк его размашист, рука ходит свободно, быстро. Вот на какое-то мгновение забарахлил фломастер, и Пикуль, слегка нервничая, швыряет его. Берёт новый. Он не просто пишет, «отписываясь», он вкладывает определённое чувство в каждое своё движение. Он пишет для будущего читателя, для будущих поколений. И везде неизменное: «ХХ век. Riga»…
А потом с неподдельным удовольствием перелистывает страницы «Дружбы» с его миниатюрами – на русском и болгарском языках.
На прощанье я фотографирую супругов. Они предлагают ещё посидеть, но я говорю, что тороплюсь на поезд. Тогда Валентин Саввич просит меня взять несколько пачек сигарет для друзей из редакции («знаю, что у вас сейчас с этим туговато») и идёт провожать меня на лестничную клетку.
Обнялись. Расцеловались. «Ну-с, с Богом!» – напутствует меня в дорогу писатель. Я медленно, оборачиваясь, спускаюсь по ступенькам, стараясь «зацепить» ещё и ещё раз взгляд, голос и движение этого удивительного человека.
Конечно, ни на какой поезд я не успел. И не только на поезд, но и на троллейбус, а впрочем, ноги несли меня сами по ночному городу, где мне казалось, горело, светило, лишь одно-единственное окошко, – маяк Валентина Саввича Пикуля – Мастера, доброго «сказочника» и волшебника.
Вечная Вам память, Валентин Саввич! И спасибо, что Вы были. Спасибо, что Вы есть.
Журнал «Дружба» №7/8, 1991 г.

© Copyright: Всеволод Кузнецов

Из архива В.М. Кузнецова: